«Моя самая большая мечта – новая Переяславская Рада»: Ветеран-афганец из Одессы и воин Донбасса Вячеслав Работа борется за право быть гражданином России
Российские бюрократы с подачи СБУ усмотрели в советском воине-интернационалисте и защитнике Донбасса опасного террориста
Наш товарищ, военнослужащий Народной милиции ДНР, активный участник «Фронта Одесского сопротивления» Вячеслав Работа (позывной «Измаил») оказался в сложной и обидной ситуации.
Как пишет информационное агентство ИА «Новороссия», советскому воину-интернационалисту, получившему тяжёлое ранение в Афганистане и удостоенному за свой подвиг ордена Красной Звезды, а в 2014 году вставшему в ряды борцов с украинскими нацистами, было отказано в получении российского гражданства на том основании, что он «создаёт угрозу безопасности Российской Федерации». Поводом для этого послужили заведённые СБУ уголовные дела, в которых мужчина обвиняется в терроризме.
В эксклюзивном интервью News Front Вячеслав Работа поделился подробностями своей биографии и боевого пути. Мы искренне надеемся, что среди наших читателей есть неравнодушные люди, в силах и компетенции которых исправить допущенную в отношении нашего товарища несправедливость. Ведь русские своих не бросают!
Более того, мы рассчитываем, что этот прецедент позволит положить конец позорящим государственные органы Российской Федерации действиям отдельных чиновников, которые руководствуются заведомо сфальсифицированными и ангажированными обвинениями украинской стороны при вынесении решений, касающихся судеб активистов Русской весны и защитников Донбасса.
Часть 1. Боевое крещение, едва не ставшее роковым
— Расскажите о своём участии в Афганской войне: как оказались в Афганистане, в каких боевых операциях принимали участие, что больше всего врезалось в память с тех событий?
— В Афганистан я попал по срочной службе. В 19 лет меня призвали в Советскую Армию. Сначала до мая 1981 года я проходил учебку в Туркестанском военном округе в городе Кызыл-Арват, а потом нас всех оттуда отправили в Афганистан.
Там я пробыл очень недолго. Так получилось, что мой первый бой стал для меня единственным. Когда мы прилетели в Кабул, нас распределили по разным частям. Я попал в Кабульский артполк в отделение корректировки огня. Первый месяц у нас была только учёба, стрельбы, выезды в горы, где нас обучали работать с радиостанцией, артиллерийской буссолью. А на второй месяц моей службы я попал в горное охранение. Вокруг Кабула по горному хребту у каждой воинской части была закреплённая территория, которую постоянно охраняли, чтобы «духи» не могли там закрепиться и обстреливать город из миномётов. В одном из таких охранений я и находился. Нас туда направили 1 июля 1981 г., а 1 августа должны были сменить. Первые 28 дней проходили тихо и без происшествий. Ходили в обход территории, стояли на постах, в свободное время строили укрепления и блиндажи. 28 июля при обходе территории мы попали в засаду. Завязался бой. Я получил тяжёлое ранение в ногу. Разрывная пуля вынесла 12 сантиметров кости, там всё было просто превращено в кашу. Несмотря на страшную боль, мы с товарищем продолжали отстреливаться, пока не подоспела подмога.
Первое время я находился в Кабульском госпитале. Обычно там лечили людей с лёгкими ранениями или заболеваниями, а тяжёлым оказывали первичную медицинскую помощь и при первой же возможности отправляли в Союз. Но меня не отправили в Союз, потому что у меня в спине в позвонке торчал осколок от гранаты, и его боялись трогать, ждали специалиста из Союза. Но потом оказалось, что этот осколок был не страшный, его вытащили и меня отправили санитарным самолётом в Ташкент в окружной госпиталь. А там нога у меня начала гнить. Врачи переживали, что начнётся гангрена и предлагали ампутировать ногу. Я не согласился. Тогда они без моего ведома написали моим родителями. А я же им даже не сообщал, что я ранен, переживал, как мама это воспримет. Но врачи написали, и в один прекрасный день ко мне в палату внезапно зашли мои родители. Когда маме объяснили, что сыну надо или ногу отрезать, или у него может быть заражение крови, и он умрёт, она просила меня согласиться на ампутацию. А я в 19 лет не представлял, как смогу жить без ноги.
— Как же Вам удалось её спасти?
— Это либо везение, либо случайность. Как раз в то время в Ташкент приехали врачи из Ленинграда из Военно-медицинской академии. Они отбирали самых тяжёлых раненых к себе в Военно-медицинскую академию. В этот список попал и я.
В Ленинграде сказали: «Не переживайте, никто ногу не будет ампутировать». Мне сделали несколько операций. Сначала просто спасли ногу, чтобы она не гнила, потом её удлиняли при помощи аппарата Илизарова, потому что она была на 12 сантиметров короче. Всего я провёл на лечении почти три года. На лето Военно-медицинская академия закрывалась. Тяжёлых распределяли по соседним больницам и госпиталям, меня же и в 1982, и 1983 году выписывали домой. Осенью я снова возвращался в Ленинград, где продолжалось лечение. Спасибо большое врачам, они не только спасли мне ногу, но и сделали всё, чтобы хоть частично, но восстановить её работоспособность. Она много лет у меня болит, она меня мучает, но она моя. Это не деревяшка. После, того как в апреле 1984 года лечение закончилось я ещё неоднократно приезжал на лечение сначала в Ленинград, потом после распада Советского Союза в Киев в Институт травматологии. В общем, нога перенесла, наверное, 15 или 16 операций.
— А орденом Красной Звезды Вас когда и за что наградили?
— Когда я ещё лежал в госпитале в Кабуле, мне сказали, что за этот бой меня представили к ордену. Но к какому, я не знал. Потом уже в Военно-медицинской академии я стал интересоваться, отправил запрос. И с наградного отдела мне прислали, что я представлен к ордену Красной Звезды. Но они долго не могли найти документы. Поэтому, я получил свой орден Красной Звезды и благодарность от Верховного Совета СССР только в 1989 году.
— Принимали ли Вы участие в работе ветеранских организаций, объединениях воинов-интернационалистов?
— Конечно. Я в Измаиле очень активно участвовал в организации «Союз ветеранов Афганистана». Меня постоянно приглашали на патриотические уроки к школьникам и студентам, посвящённые как выводу советских войск из Афганистана, так и Дню Победы, и освобождению Измаила и Бессарабии от немецко-фашистских захватчиков. С каждым годом ветеранов Великой Отечественной войны становится всё меньше, поэтому приглашали ветеранов-афганцев. Здесь в Донецке меня тоже регулярно приглашают на такие мероприятия, но не всегда удаётся вырваться со службы. А дома я очень активное участие принимал в такой деятельности. У меня много грамот от различных молодёжных организаций за проведение патриотической работы.
— Чем Вы занимались и где работали до событий 2014 года?
— У меня до армии была морская специальность – матрос-моторист. Я очень мечтал о морях-океанах. Естественно, после ранения морская специальность для меня была закрыта. Поэтому, мне пришлось выбрать другую профессию. В 1984 году я поступил в Одесский политех на факультет радиотехники и стал работать учеником электромонтёра в Измаильском морском порту. Там я проработал до 1997 году. Ушёл оттуда инженером-электронщиком и открыл свой бизнес. Сначала занимался кабельным телевидением, а с 2002 года стал развивать локальные интернет-сети в Измаиле и в Измаильском районе.
Часть 2. Одессу погубили несплочённость и нездоровая конкуренция между лидерами
— Как вы воспринимали всё то, что происходило на Украине в конце 2013 – начале 2014 года? Было предчувствие, что это может закончиться не самыми благоприятными для страны последствиями?
— Я ещё в конце 2004 – начале 2005 г. во время так называемой «Оранжевой революции» считал, что они хотят довести до войны с Россией. Когда же всё началось в 2013 году, то сначала причиной называли отказ Януковича подписывать соглашение о евроинтеграции. Но очень быстро они начали говорить, что везде и во всём виновата Россия, повылазили националисты, которые стали кричать: «Чемодан, вокзал, Россия», «Кто не скачет, тот москаль».
В 2006-2010 годах я был депутатом городского совета Измаила. Поэтому, если какие-то события происходили, то иногда пресса обращалась ко мне за комментариями. Когда меня попросили прокомментировать референдум в Крыму, я сказал, что я понимаю и поддерживаю крымчан, потому что Украина своими действиями их отторгла от себя. Тут же местные газеты разразились, что бывший депутат горсовета поддерживает «аннексию Крыма». И потом в мае месяце мне это припомнили националисты местного разлива.
— А депутатом Измаильского горсовета Вы были от какой-то партии или как самовыдвиженец?
— От «Партии регионов». Понимаешь, до 2004 года я никак не интересовался украинской политикой. Я из политиков знал разве что фамилии президента и премьер-министра. А когда началась «Оранжевая революция», я увидел, кто и куда тянет нашу страну. Я не был ярым поклонником Януковича или «Партии регионов». Но на тот момент, как мне казалось, это была единственная сила, которая могла противостоять «оранжевым». Ведь именно тогда при Ющенко националзм очень сильно стал шагать по Украине.
— А что послужило толчком для начала протестных акций Русской весны в Измаиле?
— Толчком послужило желание националистов свалить памятник Ленину. Они пообещали приехать и снести памятник. Люди стали выходить на площадь. Я был небедным человеком и старался материально поддерживать тех, кто выходил, покупал и привозил еду, поддерживал людей, и люди тянулись ко мне. Но я не являюсь профессиональным политиком и профессиональным революционером, поэтому я ездил за помощью в Одессу в такие организации как «Одесская дружина». Вместе с ними мы проводили совместные митинги Антимайдана в Измаиле, затем акции «Стоп войне», когда украинские танки впервые пошли на Славянск. Тогда мы собрали митинг, а нам в противовес свезли более 100 националистов из Западной Украины. Своих-то у нас изначально было, от силы 8-10 человек, вот им на помощь и свозили массовку. А пресса писала, что чуть ли не весь Измаил за Майдан и Евросоюз.
Эти заезжие гастролёры вырывали у нас плакаты с лозунгами «Нет кровопролитию», «Нет войне», «Украинская армия не должна убивать украинских людей», пытались завязать драку. Милиция на выходки националистов не реагировала. Они боялись кого-то задерживать и стояли просто для вида.
Несмотря на это, мы стали проводить в Измаиле регулярные митинги. 10 апреля 2014 года я организовал совместно с «Одесской дружиной» и измаильчанами автопробег по местам боевой славы, посвящённый Дню освобождения Одессы. Мы проехали от памятника в Сарате через Болград, Рени и вечером в Измаиле провели большой митинг, посвящённый освобождению Бессарабии. Говорили и о том, что творится в Украине, осуждали незаконное правительство в Киеве.
— Как вообще местная власть реагировала на акции протеста?
— Местные власти вели себя крайне осторожно. Когда мы к ним приходили, они морально нас поддерживали, в том числе и мэр Измаила Абрамченко, который до сих пор возглавляет город. С тех пор поменял много партий и сейчас снова переизбрался от партии «Слуга народа». Кстати, у этого Абрамченко есть кум – его предшественник, бывший мэр нашего города Борисенко. Когда он перестал быть мэром Измаила, то уехал в Крым. А сейчас этот Борисенко имеет медаль за возвращение Крыма России, при том получил её в числе первых.
На тот момент, когда мы приходили к мэру Абрамченко, он нас морально поддерживал, но официально представители местной власти не выражали отношения к происходящим событиям. Единственное, мэр Абрамченко вышел к митингующим 2 мая 2014 года – в тот день, когда в Одессе сожгли людей в Доме профсоюзов. Дело в том, что мы в Измаиле собрали около 200 человек, которые готовы были выехать на помощь Одессе. Нами были арендованы автобусы. Правда, фирмы, у которых мы арендовали транспорт, в последний момент отказались нам его предоставить. Но люди, которые готовы были ехать в Одессу, собрались на площади перед мэрией. И туда же начали съезжаться националисты, в основном приезжие. И снова чуть не дошло до массовой драки. Милиции в городе почти не было, почти все сотрудники были стянуты в Одессу. Порядок в Измаиле обеспечивали всего несколько милиционеров. И тогда на площадь вышел мэр и стал между митингующими. Когда ситуация начала обостряться, мы сказали женщинам, чтобы они шли домой, потому что могло дойти до столкновений. А вечером мы узнали о трагедии в Одессе.
— Какой была реакция людей в Измаиле на то, что происходило в областном центре?
— Очень больно было. Больно было за то, что погибли люди. Больно за продажность властей, силовиков, всех, кто содействовал нацистам, которые убивали наших товарищей, либо попустительствовал им. Больно было за тех политиков, которые вроде бы считались на нашей стороне, но тут же переметнулись. На следующий день я звонил одесским активистам, но у кого-то телефоны были выключены, а некоторые просто не брали трубку. Утром 4 мая я поехал в Одессу. Но все те офисы, которые я знал, были закрыты, телефоны не отвечали. Днём часа в 4 я вернулся домой в Измаил, а примерно в 8 вечера к моему дому подъехали две машины. Из них вышли националисты в масках, которые стали угрожать мне и моей семье, говорили, что тоже из меня «шашлык сделают». 6 мая мне во двор бросили «коктейль Молотова», и тогда я принял решение уехать в Донецк. Я верил, что именно с Донбасса пойдёт волна освобождения по всей Украине. Тогда ещё, за исключением Славянска, военных действий не было, и власть мирным путём переходила в руки народа.
— Как Вы считаете, почему нацистам удалось подавить Русскую весну в Одессе и Одесской области?
— Я считаю, что одной из главных причин было отсутствие единого лидера. В Одессе на Куликовом поле стояли шесть или семь различных организаций, которые мало взаимодействовали друг с другом. Они понимали, что поодиночке не смогут выстоять, что надо объединяться, но каждый из лидеров этих организаций считал, что все должны объединяться исключительно вокруг него, и не хотел объединяться вокруг кого-то другого. Было даже такое, если какая-то одна из организаций призывала людей выйти в воскресенье на массовый митинг, то другая организация, находящаяся там же на Куликовом поле, писала в интернете, что не надо выходить на этот митинг. Боялись, что лидерство возьмёт кто-то другой. Эта несплочённость и привела к трагедии 2 мая. Когда за несколько дней стало известно, что в Одессу съезжаются нацики, то вместо объединения всех сил и организованного отпора несколько организаций просто покинули Куликово поле. А после трагедии в Доме профсоюзов не стало и этих разрозненных лидеров. Кто-то кинулся в бега, кто-то просто затаился, многие люди растерялись или были запуганы. Не буду скрывать, я тоже был растерян и не знал, что делать, что говорить своим людям. В конечном итоге, я принял для себя решение ехать в Донецк.
Часть 3. «Мозговой подарил мне свой пистолет»
— Расскажите, как Вас приняли в Донецке? С чего начался Ваш путь в ряды ополчения ДНР?
— Когда я приехал в Донецк, то в городе имелись уже такие вооружённые силы как «Восток» и «Оплот». Но в основном возле Донецкой ОГА собирались безоружные люди. Когда я подошёл к палатке, где проводилась запись в ополчение, и сказал, что я с Одесской области и хочу вступить в ряды защитников Донбасса, мне стали отказывать, потому что из-за полученного в Афганистане ранения я хожу с тросточкой. Но так как я приехал из Измаила на своей машине, у меня был пикап-грузовичок Nissan Navara, то я стал возить всё необходимое, продукты, различные стройматериалы, песок на блокпосты.
Затем некоторое время мы стояли на блокпосту между Песками и Донецком. Знаешь, какое мне оружие выдали? Спортивный пистолет, который стрелял мелкокалиберными патронами. Ещё был один человек с ружьём и один с «Сайгой». Вот и всё наше вооружение на блокпосту.
Потом к нам приехали из «Востока» и сказали, что наш блокпост уже не нужен. «Восток» поставил свой блокпост дальше нашего за Песками в сторону Красноармейска. И тогда мы в количестве 18 человек вместе с командиром блокпоста поехали в ЛНР в военно-тренировочный лагерь Алексея Мозгового под Свердловском.
— Вы были лично знакомы с Алексеем Мозговым? Какие впечатления остались от этого человека?
— На второй день после того, как я прибыл в военно-тренировочный лагерь, мне сказали, что надо отвезти Мозгового в Свердловск. Ему, видимо, моя машина понравилась. Я подъехал, Мозговой сел в машину и спросил, какое у меня при себе оружие? Я ответил, что у меня нет оружия. Тогда он достал из кобуры свой ПМ, дал мне и сказал, чтобы я всё время носил его при себе. Этот пистолет был у меня до мая 2015 года. Когда наше подразделение расформировывали, то всё оружие изымалось, в том числе и подарок Мозгового. Когда ещё мы были в Лисичанске, я подходил к нему, и он обещал мне оформить пистолет как наградной, но всё как-то времени не было. Поэтому, документов на пистолет у меня не было, и его забрали.
В подразделении Мозгового мы были месяц. За это время я неоднократно возил его на своей машине. Наше общение с ним в основном заключалось в том, куда едем и как едем. Но я слышал, о чём он общается со своими подчинёнными, с охраной.
Могу сказать, что Мозгового отличала рассудительность. Вот сообщили, допустим, что где-то замечены мародёры. Многие командиры готовы были рубить сплеча. Могли сразу без всяких разбирательств арестовать, а то и поставить к стенке. Мозговой же посылал людей, чтобы сначала разобраться в том, что происходит, и почему. А потому уже принимал меры. Именно своей рассудительностью он смог сплотить вокруг себя такую большую группу людей и заслужить уважение.
— Почему Вы ушли от Мозгового, и где дальше несли службу?
— У нас сформировалось отдельное подразделение, выполнявшее функции личной охраны Мозгового. Я не знаю, то ли у нашего командира произошёл какой-то конфликт с Мозговым, но он решил, что нам необходимо вернуться в Донецк. И в ночь с 30 июня на 1 июля 2014 года мы полным составом подразделения выехали из Лисичанска в Донецк. Там мы поступили в управление спецопераций при Генпрокуратуре ДНР. В основном, наша задача заключалась в сопровождении следователей или оперативников из Генпрокуратуры на различные следственные мероприятия. Очень часто мы выезжали на обстрелы Донецка и соседних населённых пунктов Республики.
В октябре 2014 года у нас набралось людей на роту. И тогда часть личного состава была отправлена на передовую. Нам было поручено держать участок фронта на Старомихайловских дачах. Позже, когда в ДНР сменился генпрокурор, наше подразделение было переподчинено Республиканской гвардии. И кроме участка фронта на Старомихайловске, часть нашего подразделения была отправлена на юг в Безыменное, где принимала участие в боях за Широкино. Я в то время был командиром взвода, у меня в подчинении было 22 человека. Одно отделение постоянно находилось на позициях, другое — в Донецке. Затем производили ротацию.
Мне очень часто приходилось ездить и в Старомихайловку, и на юг. Отвозил на машине боеприпасы, продовольствие. А 12 мая 2015 года наше подразделение расформировали. Сначала нам командир сказал, чтобы мы далеко не разбегались, что за неделю-две этот вопрос утрясется, и мы опять соберёмся вместе. Но не утряслось. Многие сослуживцы устроились в другие воинские части. Я тоже стал искать себе место в формируемой регулярной армии ДНР, но, видя, что я хромаю и хожу с тростью, мне везде отказывали. Двое моих земляков служили в Луганске. В августе 2015 года я поехал туда. Мои земляки сильно просили за меня своего командира, и он готов был меня взять чуть ли не из жалости. Но я на это не согласился и вернулся в Донецк. Уже практически разочаровался, когда услышал, что формируется ещё одна бригада. На этот раз мне повезло. Там понадобились мои знания, я сумел их успешно продемонстрировать, и меня приняли в ряды военнослужащих ДНР. Сейчас я в своей части на хорошем счету, у меня много наград и благодарностей от командования.
Часть 4. «Я надеюсь на восстановление справедливости, но приходят чёрствые отписки»
— Почему Вам отказали в получении российского гражданства, и как Вы восприняли это решение государственных органов РФ?
— То, что мне будет отказано в российском гражданстве, не могло мне присниться и в страшном сне. Я слышал, что есть люди, которым отказывают. Но даже предположить не мог, что попаду в их число. Когда после подачи документов в августе 2019 года их рассмотрение затянулось на несколько месяцев, я не переживал. Я понимал, что идёт проверка, что всё это необходимо. Меня неоднократно проверяли и у Мозгового, и в Генпрокуратуре, и в Республиканской гвардии, и когда поступил на службу в Народную милицию ДНР. Проверяли, действительно ли я получил свой орден Красной Звезды. Когда меня в декабре прошлого года вызвали в МГБ и сказали, что по запросу Российской Федерации нужно уточнить мои биографические данные, меня это тоже не встревожило. Волновало только то, что процесс затягивался. Когда я в апреле первый раз обратился в Главное управление МВД России по Ростовской области, и мне пришёл ответ, что по-прежнему проводится проверка, я показывал это своим начальникам и сослуживцам. И был настроен оптимистично. Ещё шутил, что, наверное, отправили запросы на Украину, поэтому так долго проверяют.
Когда же 15 мая мне позвонили с нашей Миграционной службы и сказали зайти к ним, мне это показалось странным. Обычно звонят и говорят, что вам назначена такая-то дата на выезд на получение паспорта. А тут позвонили и сказали зайти к ним. Я пошёл, и мне вручили отказ с формулировкой, что «заявитель выступает за насильственное изменение основ конституционного строя Российской Федерации или иными действиями создаёт угрозу безопасности Российской Федерации».
Я был в шоке. На мои вопросы в Миграционной службе ДНР ответили, что они ничего не знают, им Российская Федерация не поясняет свои решения. Посоветовали написать обращение в МВД по Ростовской области. Я написал, и ответа ждал уже с тревогой. Я перебирал в памяти, где и что я мог сделать против Российской Федерации. Ничего такого не было и быть не могло. Это противоречит моим принципам! Я пишу обращения в Главное управление МВД по Ростовской области, в Администрацию Президента Российской Федерации, командование воинской части ходатайствует за меня. Я жду ответа, переживаю и надеюсь, а мне приходят чёрствые отписки. Я не знаю, что там думают чиновники, когда пишут ответы, но мне это словно ножом по сердцу.
Знаешь, некоторые мне говорят: «Ты, наверное, на российскую пенсию надеялся?». Нет! Я не собираюсь выезжать в Российскую Федерацию! Я хочу вернуться на свою малую Родину, хоть сейчас это и невозможно. Я родился и вырос в Советском Союзе – стране, где дружили народы всех 15 республик. Я этой страной гордился, и очень болезненно отнёсся к её развалу. Я всегда считал и продолжаю считать Россию правопреемницей СССР и в политическом, и экономическом плане. Мне было больно за Россию в 90-е годы, и я считаю, что при Путине Россия стала подниматься с колен, окрепла и в экономическом, и в военном отношении. И для меня очень чуждо было то, что украинский народ стали отрывать от братского народа России, что украинцами стали навязывать другие ценности и рассказывать, что Россия нам враг, что Россия хочет поработить Украину. Это меня злило и раздражало. Я считал, что две страны, которые столетиями были вместе, хотят столкнуть лбами. И я надеялся, что мы сможем это остановить. Я против войны, я знаю, что это такое ещё с Афгана. Но мы должны уметь себя защищать. Мне сейчас 58 лет, но я буду служить до тех пор, пока меня или уволят по возрасту, или произойдёт ещё одна Переяславская Рада. Это моя самая большая мечта!
— Каким Вы видите будущее своей малой Родины – Бессарабии и всей Одесской области?
— Я тебе пришлю справку с Измаильского архива. Когда Бессарабия была оккупирована румынами, мой дед участвовал в Татарбунарском восстании за присоединение к советской России. И в заключении военного трибунала румынской армии про него написано почти то же самое, что и про меня сейчас пишут на Украине. Это мой тебе ответ на вопрос, как я вижу будущее Бессарабии.
Дмитрий Павленко, специально для News Front
Источник: https://news-front.info/2020/11/03/moya-samaya-bolshaya-mechta-novaya-pereyaslavskaya-rada-veteran-afganecz-iz-odessy-i-voin-donbassa-vyacheslav-rabota-boretsya-za-pravo-byt-grazhdaninom-rossii/