«Бычков на Ланжероне можно было вытаскивать даже без удочки». Воспоминания о послевоенной Одессе

Трофейное кино и ржавое оружие, рыбное изобилие и танки на Ланжероне, танцы, фейерверки и сельскохозяйственные выставки в парке Шевченко, печка на дровах и перебои с водой и хлебом, дефицит одежды и обуви и одесский говор на улицах.

Воспоминания пожилого одессита, сотрудника одного из научно-исследовательских учреждений города.

О жизни на улице Энгельса

Наша семья переехала в Одессу в мае 1948 года: первые несколько месяцев жили в небольшой комнатке на территории военной части в Сабанском переулке — в знаменитых Сабанских казармах. Мне запомнилось, что во дворе почти каждый вечер крутили кино для солдат и офицеров, в том числе трофейное — «Три мушкетёра», «Одиссея капитана Блада», «Граф Монте-Кристо» — с субтитрами на русском. Интересно, что новые ленты появлялись у нас даже раньше, чем в городских кинотеатрах: можно было потом ходить и хвастаться, что я, мол, этот фильм уже смотрел! Интересно, что на сеансы через проход между домами частенько приходили люди, жившие в соседних домах, их друзья и знакомые: никто никого не гонял, военные относились с пониманием.

На улице Энгельса. Фотография из фотоальбома «Одесса», 1965 г.

Позже отец получил две комнаты в доме по улице Энгельса (Маразлиевская), 8 — двухэтажном особняке с мраморной лестницей, построенном в начале XX века. Вся эта улица была очень тихой — она, собственно, осталась такой и сейчас: проезжая часть была вымощена гранитной брусчаткой — асфальта в те времена ещё не было. По соседству, буквально за стенкой, раскинулись руины дома № 6, взорванного партизанами во время войны: там располагался штаб оккупационной румынской армии — среди камней можно было найти, к примеру, обгоревшую винтовку. Жили дружно всем двором: 15-20 семей, все прекрасно знали друг друга — кто чем занимается, у кого какие увлечения и привычки, что сегодня на ужин в квартире напротив и так далее. Чужих детей у нас не было — привести друзей на обед считалось самым обычным делом, а если у кого праздник — собирался полный дом гостей, хотя жили мы тогда очень небогато.

По выходным дням военные обычно сходились вместе, пили разливное пиво с копчёной скумбрией и предавались воспоминаниям, а их жёны выходили во двор, садились на скамеечки, вышивали и пели. Правда, многих соседей в последующие годы пришлось безвременно проводить в последний путь — война не прошла даром и сильно подорвала здоровье как самих фронтовиков, так и членов их семей. Чуть позже я пошёл в школу № 72 на углу Энгельса и переулка Нахимова: в каждом классе училось по 40 человек всех возрастов, в том числе выходцы из находившегося рядом детдома — самые отпетые хулиганы. Потом, правда, детский дом куда-то переселили, а в освободившемся здании расположился отдел кадров ЧМП. В школе как мальчиков, так и девочек с юных лет учили маршировать с тяжёлыми винтовками-трёхлинейками наперевес. А ещё мы с классом ходили в большой просторный тир, который располагался в подвале знаменитого впоследствии одесского Портклуба на углу спусков Ласточкина (Ланжероновского) и Кангуна (Польского): стреляли из «мелкашки» — я обычно «выбивал» 50 из 50.

Маразлиевская 8, современный вид

О том, как выглядел город

К десяти годам я уже объездил с друзьями всю Одессу: собирались вместе и просто шли туда, где ещё не были — интересно же посмотреть, что там, как живут люди и так далее. Можно было, конечно, прокатиться на трамвае, но за это нужно было платить — 10, 15 или 20 копеек за каждую остановку. Мамы нас отпускали совершенно спокойно — только смотрите, мол, аккуратно, возвращайтесь к ужину, а сами мы вообще ничего не боялись. Бывали на Пересыпи, в Лузановке, на вокзале, в центре. На месте нынешнего проспекта Шевченко в те годы простирался частный сектор с грунтовой дорогой и канавами вдоль неё! По Пролетарскому (Французскому) бульвару обычно гуляли, когда шли с моря: хорошо знали, где у дороги растёт вишня, черешня и другие фруктовые деревья — через забор не лазили, а так, с улицы, что достанем — то и съедим.

На Пролетарском бульваре

Вообще по городу после войны валялось огромное количество разнокалиберного оружия и патронов: в школе часто устраивали сбор металлолома и всякий раз удивлялись — откуда ребятня притаскивает столько ржавых и обгоревших ружей и боеприпасов?! Иногда находили револьверы-наганы, пытались чинить, но они к тому времени уже находились в таком состоянии, что нашим неумелым рукам не поддавались. Вместе с тем преступность в послевоенной Одессе вовсе не имела такого широкого размаха, как это показано в сериале «Ликвидация»: на отца как-то раз попытались напасть хулиганы, но стоило ему достать пистолет — все тут же разбежались. Драки случались довольно часто, особенно из-за девушек, бывало, что и с переломами, хотя пьяные на улицах почти не встречались, но такого, как сейчас — каждый день вооружённые нападения, грабежи и убийства, — не было и в помине: люди на улицах чувствовали себя гораздо спокойнее. Кругом можно было услышать чисто одесский говор, со всеми его забористыми выражениями и житейским юмором: Одесса в ту пору была настоящим еврейским городом — кто-то пережил оккупацию, многие вернулись в родные места из эвакуации. Хотя бывало и так, что люди приезжали и заставали в своих квартирах новых жильцов — в таких случаях порой разыгрывались настоящие драмы.

Площадь Карла Маркса (Екатерининская) и вид на памятник Ришелье, конец 1940-х — начало 1950-х гг.

О парке Шевченко

Парк Шевченко в те времена был окружён довольно старым, чиненым-перечиненым забором, состоящим из разнокалиберных кованых пик и прутьев: начиная с 9 часов утра вход туда был платным. Хотя мы, мальчишки, конечно же, лазили бесплатно — отгибали прутья и ныряли в образовавшиеся дырки. По вечерам, когда в парке устраивались танцы или концерты в Зелёном театре, повсюду ходили милиционеры — ловили «зайцев», что, впрочем, удавалось далеко не всегда — мы прекрасно знали все проходы между дворами и в случае надобности могли легко уйти от погони. Ну а непосредственно на самих танцах за порядком следила суровая дама: во время вальса кричала молодым людям, чтоб не прижимались к партнёршам, пресекала любые попытки изобразить что-нибудь наподобие буги-вуги под весёлую мелодию — «буржуазные» танцы были под запретом, а в случае неповиновения грозила выключить музыку. Потом вход стал платным только с 6 часов вечера: билет стоил, по-моему, 60 копеек. Периодически приезжали сварщики и заваривали все потайные ходы, но мы тут же умудрялись проделывать новые.

В самом парке чем мы только ни занимались: играли в футбол, казаки-разбойники и прочие подвижные игры, в общем, вовсю наслаждались жизнью. Больше всего любили бывать на стадионе, который как только не назывался — «Пищевик», «Металлург», «Авангард», «Водник»: днём туда можно было пройти совершенно свободно.

Центральный вход в ЦПКиО им. Шевченко

На стадионе в ЦПКиО им. Шевченко, 1950-е гг.

А ещё в парке каждую осень проводилась областная сельскохозяйственная выставка: все колхозы занимали специально выделенные участки и раскладывали мешки с продукцией собственного производства — было довольно интересно посмотреть. Идёшь, бывало, по парку, вдруг видишь — семечки! Раз, и в карман, на пробу: за этим никто особенно не смотрел. На праздники обычно устраивали фейерверки — по нынешним временам очень простенькие, из подручных средств, а тогда все были в восторге, когда в темноте вдруг загоралась, сверкала, вращалась и сыпала во все стороны искрами фигура велосипедиста! Конечно, больше всего радовались дети. Кроме того, порой в парке можно было встретить прожектористов, которые устанавливали свои громоздкие приборы возле старинной крепостной стены и светили в ночное небо. Самое интересное, что в такой прожектор можно было совершенно безбоязненно заглядывать с близкого расстояния — внутри располагался угольный стержень и электрическая дуга, работающая от генератора. А вот если встать чуть подальше, то свет уже действительно слепил глаза.

На сельхозвыставке в ЦПКиО им. Шевченко, 1954 г.

О Ланжероне

Неподалёку от Ланжерона в послевоенные годы стояли два подбитых танка. Правда, большого восторга они у детворы не вызывали: мы пару раз залезли, осмотрели и больше не интересовались. Сам пляж был в те годы очень маленьким. С одной стороны, по соседству с судоремонтным заводом № 2, располагалась водная станция, на которой мы практически выросли. Каждое лето пропадали там буквально с утра до вечера: собирались большой компанией — добрая половина школы плюс все друзья и знакомые, сваливали вещи в одну большую кучу на берегу, прыгали в море с вышки — три, пять и семь метров, ныряли, загорали, плавали наперегонки. Несколько лет спустя, классе эдак в седьмом-восьмом, мы с ребятами взяли в аренду шлюпку, сами привели её в порядок и ходили в море под парусом. Даже, помнится, заняли первое место на всеукраинских соревнованиях по так называемому морскому многоборью!

Пляж Ланжерон, конец 1940-х гг.

Следом шёл участок берега, выложенный плитами — мы называли его «Массив», за ним — оборонительный дот, а дальше — узкий песчаный пляж, на который мы, правда, ходили редко — куда интереснее было купаться на водной станции. Рыбаки часто забрасывали в море сети: мы стояли рядом и смотрели, какая попалась рыба — и скумбрия, и ставрида, причём в огромных количествах, а бычкам вообще не было счёта. Можно было ловить даже без удочки: мальчишки просто привязывали крючок к леске или толстой нитке, забрасывали в воду и тут же доставали упитанную добычу. По другую сторону пляжа к самой воде подступал глинистый берег. Какой только глины там не было — и красная, и голубая, и зелёная: выглядело очень красиво. А дальше простирались лодочные хозяйства, принадлежащие разным одесским заводам: небольшие деревянные курени, в которых хранились две-три лодки — на них можно было выйти в море, порыбачить или просто покататься в своё удовольствие.

Вход на Ланжерон. Почтовая открытка, 1956 г.

О послевоенном быте

Хотя отец был офицером, жили мы небогато. Мама занималась домашним хозяйством и растила детей, позже устроилась на работу в школу — секретарём-машинисткой. С водой и светом в послевоенные годы были серьёзные перебои: за водой с чайником или бидончиком приходилось бежать аж в самое начало Дерибасовской — рядом с лестницей, ведущей на спуск Кангуна (Польский), бил небольшой родничок. Электроэнергию все старательно экономили — счётчик-то был общий, обшарпанный и страшный: не дай бог, если кто оставил включённую лампочку — слабенькую, 15-20 Ватт. Газа у нас не было — топили дровами и углём, которые хранились в подвале у дома: у каждой семьи был свой пенал-закуток. Папа где-то купит угля или дров, мы отнесём домой, спрячем, напилим и каждое утро бежим вниз с ведром — топим печку в комнате: бывало, сядешь возле неё, и так хорошо на душе — можно передохнуть и расслабиться. Ну а со временем, конечно, установили новые счётчики в каждую квартиру, провели АГВ.

 

Фотоателье и кафе в доме № 16 по Дерибасовской улице, конец 1940-х гг.

На обед ели всё, что удавалось купить на Привозе или Новом базаре. Хлеб покупали в магазине на углу Энгельса и переулка Нахимова: если вдруг не привезли — приходилось стоять и ждать. Правда, сам хлеб всегда был хороший, вкусный. На Привозе в те годы можно было купить вообще что угодно: едешь на трамвае, выходишь и попадаешь прямо в рыбный ряд — одноэтажные домики-склады. А вокруг чего только не продавали — в первую очередь, конечно, ту же рыбу всевозможных сортов и размеров, но было и мясо, и курочка, и ещё тысяча разных мелочей. На базар обычно ходила мама — ну и меня с собой брала, чтоб сумки нести.

Конечно, никаких изысков мы не знали: покупали самый что ни на есть обычный лук, картошку, морковку — апельсины я, к примеру, впервые увидел гораздо позже. Всегда чего-нибудь не хватало: есть сахар — нет масла, есть гречка — нет риса и так далее. Если вдруг в магазин привезли что-нибудь дефицитное, нужно было сразу взять про запас пару килограммов. Кстати, до сих пор не знаю, что из еды я не люблю: ем всё подряд — главное, чтоб было хорошо и вкусно приготовлено. Ну а тогда вопросы еды вообще особо не волновали: главное — поскорее сделать уроки, перехватить что-нибудь на ходу и убежать в город.

Привоз со стороны ул. Советской Армии (Преображенской), 1950-е гг.

А вот с вещами действительно было тяжело: всё купленное очень быстро изнашивалось, особенно обувь — она в те годы была совершенно «дубовая», мало где продавалась, да ещё и подошвы отлетали регулярно. Помнится, одно время на уроках труда мы сами шили себе обувь: занятия проходили в цехе ручного шитья на восьмой модельной фабрике, под руководством пожилых опытных мастеров — у меня, кстати, довольно здорово получалось. Зубы ходили лечить в пятую поликлинику, расположенную в длинном здании на Таможенной площади. Там сидела старенькая докторша с трясущимися руками, а сверлильный станок у неё был оборудован наподобие швейной машинки с ножным приводом: дырки получались огромные, сверлили, понятное дело, без наркоза, поэтому боль была нестерпимая, но что поделаешь — приходилось терпеть. Первые электрические приборы, помнится, вызывали у людей лёгкий шок — казалось, что теперь-то уж точно всё будет хорошо, жизнь сразу пойдёт на лад. И действительно — с каждым годом жить становилось легче: регулярно проводились снижения цен, о которых объявляли по радио, например, на чулочно-носочные изделия на 3 % — мелочь, а приятно!

У нас дома был радиоприёмник немецкой фирмы «Telefunken», а ещё патефон, к которому папа впоследствии приделал моторчик — 78 оборотов в минуту, толстая шипящая иголка и куча немецких пластинок. А вот телефонов во дворе не было ни у кого — в случае надобности приходилось бегать к автомату на углу у хлебного магазина. Часто ходили в кино — во Дворец студентов, в тот же Портклуб, потом в летний кинотеатр в парке Шевченко — там вообще была красота. На случай, если женщина-контролёр вздумает проверить билеты, мы всегда брали из дому надорванный кусочек голубой обложки от ученической тетрадки, на котором предварительно карандашом делались все необходимые надписи и пометки. А можно было и вовсе залезть на дерево и смотреть фильм оттуда — благо, забор у кинотеатра был низкий.

В общем, нам, детям, жилось хорошо, привольно: море рядом, кино, футбол, куча интересного вокруг и полно свободного времени — а что ещё нужно для счастья?!

Беседовал Дмитрий Остапов

Источник:  https://timer-odessa.net/intervyu/na_meste_prospekta_shevchenko_prostiralsya_chastniy_sektor_vospominaniya_o_poslevoennoy_odesse_568.html