Оксана Челышева.Откровенный разговор с Юрием Асеевым, бывшим бойцом отряда Айдар, журналистом и правозащитником
Жена моего собеседника Юрия Асеева погибла 23 мая 2015 года. Ее звали Анна Самелюк. Она была расстреляна вместе с Алексеем Мозговым, командиром бригады «Призрак» самопровозглашенной Луганской республики.
До войны Анна была журналистом. «Одним из лучших журналистов», — уточняет ее муж. В июле 2014 года Анна стала пресс-секретарем Алексея Мозгового.
Мужа Анны зовут Юрий. Он тоже был журналистом. Но это было до войны. 5 мая 2014 года Юрий вступил в батальон «Айдар». А Анна отказалась покинуть город, в котором они жили вместе. Они и трое детей: на начало войны старшей дочери было почти 12, сыну — 6 и младшей — 3. Юрий прослужил в «Айдаре» недолго. Уже в июле ушел. На то были серьезные причины: пытаясь защитить пленного ополченца, Юрий сам попал в соседнюю с ним камеру.
Семья Юрия жила в Алчевске. Юрий поддержал Майдан. Он говорит: «Тогда мы думали, что это Янукович довел страну в глухой угол. Мы говорили, что в его правлении проявляются тоталитарные методы управления. Мы это чувствовали, как журналисты. Работая до Януковича, мы чувствовали обратную реакцию. При Януковиче перестали реагировать на информацию. Все вязло в болоте. В обществе накапливалось недовольство, которое не находило выхода».
Еще в июне 2014 года Анна думала, что с детьми переждет политическую непогоду где-нибудь в Одессе. Юрий нашел место в одном из санаториев, куда Анна должна была приехать. Приехать, чтобы «вскоре вместе вернуться»: ведь детям нужно было идти в школу. В его голосе горечь: «Когда я уезжал из Алчевска, я не думал об этом. Я искренне верил, что через месяц или два мы вернемся в город на колонне белых БТРов, опять поднимем флаг Украины и заживем как раньше. Поведем детей в школу и все остальное. Помиримся, обнимемся, скажем друг другу «давайте все забудем».
Почему Анна отказалась от Одессы? Юрий сейчас понимает, что произошло: «Начались авианалеты и обстрелы Луганска. Да, она передумала уезжать, когда началась горячая фаза. Но первым ударом для нее была Одесса 2 мая и сожженные там люди. А потом бои, обстрелы Луганска. 2 июля украинская авиация нанесла ракетный удар по Станице Луганской. Перепахали всю Станицу».
Анна позвонила мужу и объявила свое решение: «Я сначала хотела уехать, но мне с такой Украиной не по пути». Она осталась в Алчевске. Юрий говорит, что жена была православным человеком. Много занималась в детском православном центре Алчевска с «солнечными детьми». Организовывала праздники.
В конце июля в город зашел батальон «Призрак» и Анна встретила Алексея Мозгового. Юрий вспоминает: «Она очень красиво владела словом. Когда встал вопрос о поиске пресс-секретаря для Мозгового, она согласилась. И сообщила об этом мне. А моя старшая дочь очень хотела ко мне. Я не мог за ней поехать. Но один человек помог вывезти дочь на Украину. Она приехала последним поездом из Луганска. Это был ноябрь 2014. В тот день она не вернулась домой из школы. Как только она оказалась на территории Украины, я позвонил домой и объяснил, где она. Мы не прервали общение с Аней. Она, например, звонила мне и говорила: «У нас тут есть ваш раненый. Хотите, можете забрать. Первую помощь ему оказали, сделали, что могли, но он может потерять зрение. Нужна операция». Конечно, забрал. Потом вытащили двоих «свободовцев» в Алчевске, которых там закрыли. Они там двор у них мели. Я с Аней говорил о них. Она мне: «Да у них денег на дорогу нет. Мы их устроили, чтобы они денег заработали». Я перевел им денег. Их отпустили».
А тогда, весной 2014 года, у Юрия и Анны были совершенно разные представления о дороге к миру. «Когда Майдан достиг кульминации в феврале 2014, когда уже пролилась кровь, Крым зашатался, мы думали, что все может закончиться большой бедой, если не начать действовать. В Алчевске проводили митинги, которые так и назывались «за мир». Это был уже конец марта. Мы говорили, что нельзя воевать. Я выходил на митинги сторонников русской весны и старался доказать, что, например, по своему законодательству Украина тогда — на шаг ближе к Европе, Россия; что у нас больше свобод, более активное гражданское общество. В мае начались обстрелы Славянска, появились первые жертвы. Стало понятно, что ситуацию не спасти».
Юрий не оправдывает свою службу в «Айдаре»: «Я и там встретил достойных людей, которых не страшно оставить за спиной. Но было много тех, кто кричал «Слава Украине» для того, чтобы получить оружие и начать тиранить фермеров».
Юрий и людей на противоположной стороне конфликта не рисует в черно-белых тонах: «У нас тут расхожее мнение, что ополченцы — такие негодяи. Вообще их тут называют «республиканцами». С ними нельзя разговаривать. Но я встретил среди них людей, для которых слово офицера и честь — не пустой звук. … Под Красным Лучом, например, сидела бригада в окружении. Сидели на какой-то ферме. Их никто не трогал. Сказали, «сидите спокойно». Договорились о коридоре, о том, что они оставят все оружие и они выйдут. Коридор им дали и они вышли. Все».
Юрий утверждает, что «в 2014 году Украина долго расшатывала ситуацию исключительно с целью просить международную поддержку. И ряд европейских государств стали ее предоставлять, особенно в период жестких боев».
Покинув «Айдар», Юрий стал сотрудником Харьковской правозащитной группы. Правозащитные миссии, сбор информации по военным преступлениям, встречи с жертвами. Юрий написал несколько книг, стал автором докладов. Работал, в том числе, над представлением в МУС информации о нарушениях прав человека в ходе конфликта на Донбассе.
Он рассказывает: «Я написал большую часть этого «подання». В процессе обработки данных, понимая все детали, я подошел к директору и сказал: «Вы знаете, у меня никак не получается возложить ответственность на ту сторону. Ну вообще никак… Причем, по всем эпизодам, которые мы разобрали, рассмотрели во всех деталях. Ну, блин, все равно Украина ответственна…».
Я не могу не задать вопрос, понимает ли Юрий, что его выводы не совпадают с официальной точкой зрения Украины.
Юрий считает, что справедливому суду быть: «Всем этим событиям должна быть дана оценка. И уголовная тоже. Кто начинал, кто подписывал, кто отправлял… Оценка должна быть дана деяниям всех сторон конфликта, в том числе, и республик. А еще тем, кто подзуживал и подстрекал. В Украине не любят думать о такой перспективе. Вспомните о том «луганском кондиционере» или авиаударах по Станице Луганской… Это случилось 2 июля. Перепахали всю Станицу. Это же сделала украинская авиация».
Юрий замолкает и потом говорит: «Мы, кстати, потом нашли этого летчика. Он сам из Харькова. Крыша у него немного поехала. Он ушел со службы и таксовал. Он пытался все забыть. Но потом разговорился. Сказал, например, что в самолете отключилась система наведения и ракета ушла в сторону. А он, мол, хотел по железнодорожной станции. Но она же тоже в центре поселка… Я не знаю, как это стрелять авиацией по жилому сектору… Ладно в поле где-то или по мостам…»
Оказывается, украинские правозащитники все это документировали. Вместе с российским «Мемориалом»: «Вспомните
о Николаевке под Славянском. Там украинский летчик прямо в дом лупанул. Это была одна из моих первых мониторинговых поездок вместе с российским «Мемориалом». Это был большой пятиэтажный дом. И стена этого дома была обвалена с первого по пятый этаж. Два подъезда. Летчик тогда промахнулся. Якобы, целился по блокпосту на въезде в город, а попал в дом. Причем, четко ударил по жилому дому. С «Мемориалом» было три поездки по украинской территории, а потом они ездили на неподконтрольную часть. Меня бы туда точно не пустили с моим айдаровским прошлым».
Весной 2014 года, по словам Юрия, количество тех, кто активно поддержал события в Киеве, было незначительным: «Гораздо больше было тех, кто был за сохранение связей с Россией. Но большинство — процентов 60 — это те, кому было все равно. Это существует в любом обществе: те нейтральные, за голоса которых и идет обычно борьба на выборах. Четкая поляризация, когда все разделились, началась с момента начала боевых действий. За шесть лет конфликта ничего не изменилось. Линия разграничения, которая, по понятиям ООН, контактная… Они видят ее контактной…»
Юрий считает, что люди разделились уже тогда: «Их разделило отношение к ним. Люди на Майдане Киева, в основном, были приезжими из Тернополя, Ивано-Франковска, Львова. Они были костяком Майдана. И они заставили себя услышать, скажем так. Но в той ситуации Донбасс тоже должен был быть услышан. А так все, что происходило в 2014, выглядело как решение Западной Украины взять реванш над Восточной Украиной».
Будущее Украины, каким его видит Юрий? «Я не хочу оценивать юридические моменты по Крыму. Да, возможно, люди там имели право на самоопределение. Что касается референдума на Донбассе, я возвращался домой, уже когда был в составе «Айдара», в день референдума. Я хотел посмотреть, что происходит. Естественно, переодевшись в гражданское. Объехали блокпосты по посадкам. Я был не только в городе в день референдума. Объездил соседние города: Стаханов, Брянка, Перевальск. Все выглядело как обычные выборы. Все было также как всегда. Они не заморачивались тем, легитимен референдум или нет. Я занимался выборами. Несколько раз возглавлял комиссии. Я уверен, что тогда в референдуме участвовали не менее 45 процентов населения. А может и больше. Легитимность под большим вопросом. Но люди имели право высказать свое мнение в той ситуации».
Но к этому выводу Юрий пришел сейчас, спустя шесть лет войны. А она еще на закончилась… «Тогда мне все это не нравилось».
А потом ему не понравилось то, с чем он столкнулся в батальоне «Айдар»: «Я увидел весь спектр подсознательных человеческих желаний, которые многократно усилены наличием оружия. Когда люди чувствуют власть оружия, на поверхность выходят самые худшие рефлексы. Туда пришли и те, кто ни о какой защите родины и не думал».
Последней точкой стала попытка спасти пленного ополченца
«Подошел ко мне как-то человек из штаба батальона. Он знал, что я до войны занимался избирательными делами и у меня сохранились базы данных: адреса, телефоны… Я легко мог найти любого человека. Тот человек из штаба говорит: «У нас там сепаратист сидит. На подвале. Спустись, опроси его. Пусть он скажет фамилии, кому они выдавали оружие». Пленный был командиром девятой роты ополчения из Счастья. Местный человек, который попал в плен вместе с сыном. Фамилию никогда не забуду: Нееш-папа. Штабист хотел получить имена и отправить группу на их задержание.
Я спустился в подвал, мне открыли дверь камеры и я сказал человеку: «Выйдите, пожалуйста». Он говорит, что не может и задирает штанину. А там торчит кость ноги. Вокруг кости все уже черное. Вокруг — полнейшая антисанитария. Он сидит на полу, а ноги вперед вытянуты. Говорит: «Я не могу даже встать». Я спросил, был ли врач. Никого не было. Часового прошу позвать врача. Принес ему воды. Я спросил, готов ли он назвать тех, кому они выдавали оружие. Готов. Но ему нужен врач. Прибежали еще: мол, надо узнать у Мельничука, можно ли к нему еще кому-то заходить. А командир — в Киеве…
Я сразу пошел в штаб: «Вы видели в каком состоянии у вас пленный?» Тем более, что, как выяснилось, его собирались на Савченко менять. Все забегали. Стали звонить Мельничуку, который на очередном ток-шоу на ТВ сидел. Он недоволен. Рявкнул: «Так, все отошли. Никто к нему не подходит, пока я не вернусь». Все разошлись. Я постоял, посмотрел и да, тоже ушел. На следующий день пленный умер… В тот вечер мы с товарищем как раз вернулись из продуктового магазина. А там уже разборки идут: пьяный друг комбата что-то выясняет. Потом меня вызвали. «Ты заходил к этому?» Заходил, а что? А он, оказывается, умер. «Я не удивлен. Я еще вчера говорил о его состоянии». Мы закусились: начали наставлять автоматы друг на друга. Мне не нравилось, что стоит какой-то пьяный, без полномочий и что-то мне пытается рассказывать. Вмешались наши друзья: все, давайте, оружие в сторону». На следующий день приезжает Мельничук, которому я все резко высказал. Тем более, что ранее уже слышал о том, что кому-то из пленных отпилили руку. «Вы совсем охренели». Я сам слышал, как кто-то орал жутким голосом в подвале, а на следующий день говорят, что он умер. Это правда о руке или нет? Начал его зажимать. Он психанул и меня закрыли самого на подвале»
Нееш-папа…
В плену Нееш-папа был дней десять. Нога сломана. Сильно избит. Попал в плен вместе с сыном. Но сына убили. А потом и отец умер.
Когда Юрий оказался в том же подвале, он попал в камеру напротив той, в которой лежал Нееш-папа. И оттуда вскоре вынесли Неешпапу. Те же самые люди, с которыми Юрий сцепился.
«У того друга Мельничука был позывной «55-й». Он называл себя директором тюрьмы. Проводил там допросы. Видимо, у него было особое пристрастие к этому. На нем очень много преступлений, связанных с пытками. И когда я сам попал в подвал, мне соседи рассказали, как и что было. Говорят, что тот ополченец еще до шести утра был жив: они переговаривались, а потом он перестал отзываться. Утром его нашли мертвым».
Та тюрьма была в Половинкино. Это село недалеко от Старобельска. И стоит село на берегах реки Айдар. 8 апреля 2020 года некий неизвестный в маске разрушил памятный знак в честь сформированного там батальона «Айдар».
Юрий вспоминает: «Юридический адрес: улица Мира, 2. Это — бывший колбасный цех, который мы заняли самовольно. Батальон формировался на севере области, в лесу. Мы неделю там были, а потом нашли этот цех. Расположились там. В нем был подвал, бывшее овощехранилище, которое приспособили под тюрьму…
…Со мной в камере был хлопчик, которого задержали недели за три до этого. Он рассказал и о себе, и о Нееш-папе. Его самого, когда привезли, избили так, что он, по его словам, дней пять не мог опорожняться. Мне удалось отправить смс-ку, благодаря одному из товарищей. Друзья начали поднимать шум. При этом, когда Мельничуку прямо звонили из администрации президента, из штаба, из Минобороны, он всех откровенно посылал. Даже до того, как я попал в подвал, я несколько раз присутствовал при его разговорах: «Да мне все равно, что вы думаете. Я буду делать все, как я считаю нужным».
Анна тоже узнала о том, что муж брошен в подвал по приказу командира «Айдара». Она пыталась сделать все для его освобождения, не только через коллег-журналистов. Юрий хранит текст ее заявления новым луганским органам власти с просьбой содействовать освобождению Юрия.
«Айдар» был батальоном территориальной обороны под Минобороны. Юрий рассказывает: «Тогда такие батальоны начали создаваться во всех областях. Их создавали администрации своими указами. А потом эти батальоны уже под номерами были переоформлены в мотопехотные батальоны, которые вошли в состав либо Нацгвардии, либо МВД. Туда попадали случайные люди. Могу предположить, что какому-то мальчику в Житомире папа мог сказать: «там батальон создается. Запишись, будете стоять на блокпостах под Житомиром. Дадут вам автоматы и будете вы крутые пацаны. Они позаписывались, а потом их неожиданно перебросили на Донбасс. И они попали в летнюю кампанию 14 года», рассказывает Юрий.
По его словам, «Инициатива создания таких формирований была за Аваковым. Причем, он использовал, например, бывших милиционеров, которые сидели за коррупцию. Он использовал уголовников. Как-то в одной из поездок по Донбассу, заехал в Форест Парк под Волновахой. Люди там нам рассказали, как батальон «Шахтерск», который потом стал «Торнадо», зашел туда. Форест-Парк и в 2014 году был дорогим и элитным центром отдыха. Отели, парк, вертолетная площадка, теннисные корты. Люди рассказали, как грабил «Шахтерск». Забрали даже машины тех клиентов, кто в тот момент находился в комплексе».
После того, как командир «Айдара» Мельничук все-таки под давлением выпустил Юрия из подвала, его предупредили, что ему стоит уйти из батальона, «если хочет добиться правды». Потому что иначе «тебя случайно найдут с пулей в голове». «И такие вещи случались», — говорит Юрий.
Свой ответ на вопрос, как он относится к попытке задержать Мельничука по запросу Интерпола или к делу в Италии в отношении Виталия Маркива, Юрий предуведомил: «Как у нас на Украине любят говорить: тут я могу сказать, как правозащитник, а тут — как гражданин Украины. Но я хотел бы говорить в одном лице».
Я следил за делом Маркова. Похоже, что итальянские обвинители попали в точку. На Украине это, конечно, не популярное мнение. Здесь нельзя говорить, что наша армия допускает косяки. Но те, кто знаком с реальным положением дел, ужасаются: надо остановиться, мы уже получили неуправляемое армейское лобби. Оно не просто выполняет задания центральной власти. Оно диктует ей свои условия.
Юрий объясняет: «Мы в Украине заняли позицию: «мы правы во всем, а та сторона во всем неправа». Я несколько раз пытался поднимать вопрос необходимости признать все эти факты. Эти факты должны быть осуждены Главнокомандующим. Еще раз: 2 июля 2014 года от рук украинского летчика погибло 10 украинских граждан, в том числе двое детей 4 и 5 лет. Было много раненых. Дети — тоже. За это никто даже не взял ответственность. Ничего типа, «извините, ах, это была ошибка. Мы приносим свои извинения». Даже в том случае, как со Станицей, которая сейчас Украина».
Президент Зеленский во власти — второй год. У него до сих пор высокая поддержка украинцев. Однако, главное обещание Зеленского, когда он боролся за голоса — мир на востоке Украины — пока все еще мираж. Юрий Асеев объясняет некоторые из причин: «Что такое контактная линия сейчас… Со стороны республиканцев у них есть наблюдательные позиции. Дальше 5 км милитари-зона и все — позиций нет. Там жилые районы. Со стороны Украины — самый передний рубеж — это так-называемые боевые волонтеры. Кто это? Дикие архаровцы, которые никому не подчиняются. Они были в самом начале. В 2018 году их попытались взять под контроль. Кого-то смогли убрать, типа ОУН или «госпитальеров» (позиционировали себя как «медицинский батальон» в составе ДУК «Правый Сектор»).
По мнению Юрия Асеева, данные по обстрелам, их интенсивности и направлению сопоставимы у двух источников — Миссии ОБСЕ и СЦКК (общий центр по контролю и координации вопросов прекращения огня и стабилизации линии разграничения сторон, созданный в сентябре 2014 года по инициативе Минобороны Украины): «У миссии ОБСЕ везде установлены видеокамеры, чтобы вести наблюдение, в том числе и ночью. Их данные вполне совпадают с данными СЦКК». Данные же штаба ООС, по его наблюдениям, «вообще никогда не соотносились ни с первыми, ни со вторыми».
Почему это происходит? Юрий объясняет это частой необходимостью списать небоевые потери украинских военных как боевые: «Как-то мы были в Марьинке. Нам предложили переночевать в одном из домов на окраине. «Мол, сразу посмотрите, что ночью происходит». Остались и что мы увидели? В отношении той точки, где мы находились, Донецк был расположен восточнее. Так вот западнее, в украинском тылу, шло боестолкновение. И нам сказали, что это две украинские группы порой между собой перестреливаются: мол, терки между ними, то ли за контроль над блокпостом, то ли за фермером».
Юрий считает, что «после «Минска» Порошенко и его команда «выдохнули» и придумали тезис о том, что «мы тут на переднем крае обороны Европы. Мы ее грудью защищаем». И этот тезис начали активно распространять через СМИ. В новостях появился шаблон: «наши хлопци захищают…», «мы не ведем огонь первыми, мы стреляем только на подавление огневых точек» Так ли это в реальности?
Юрий не согласен: «Например, Золотое-4. Там люди жили спокойно, пока в 16 году вот такие «боевые волонтеры» там не появились. Сначала потихоньку начали выживать этих людей. Из одного занятого дома начали вести стрельбу по ж/д станции Марьевка. Начала прилетать ответка. И все это происходит прямо в жилых районах — среди тех домов, где живут люди. С детьми. К ним стало прилетать. И денно, и нощно. Люди стали говорить военным: что вы делаете? Однажды женщина из такого дома попыталась образумить военного. Который вел стрельбу прямо с балкона. А в основном местные настолько привыкли к обстрелам, что даже не обращают внимания»
Источник:www.spektr.fi/index.php?newsid=179253&fbclid=IwAR0d6oBx7HeRa-eKMntan5GvxB3PBykR6YzP1pwaPhJORvWgpqQvbYTvKbo#/