Алексей Ивакин.ПРИНИМАЕМ ОГОНЬ НА СЕБЯ! Ч.4
Крыша Дома профсоюзов
Рассказывает Леонид: «Когда я поднимался на верхние этажи, помню на 3-м этаже видел девчонку лет 16–17, она кому-то по телефону звонила. Что с ней произошло не знаю.
Я только поднялся на 4-й этаж и буквально через 5 минут кинули коктейль на 2-й этаж, на главную лестницу и по ней уже невозможно было ходить. Тогда я поднялся на 5-й этаж, а потом на крышу… Увидел, как пару раз ребята кинули что-то с крыши, но никакого результата внизу я не увидел. Мы ведь не готовы были к такому повороту. Биться по честному — да, кидаться камнями — да, открытый бой — да… Но «коктейли Молотова» и другие «зажигалки», шумовые и световые гранаты, огнестрельное оружие… И все от куда-то издалека, из-за угла, из-за деревьев… Этого если честно мы не ожидали. Мы готовы были к честному сражению, но не к тому, что происходило вокруг здания, а потом и внутри.
Перед входом в здание палатки уже полыхали вовсю. Был такой дым и чад. Весь этот смрад поднимался наверх. А эти орут: «Слава!», «Прыгайте!» и все больше бесноваться начинают.
Потом запылал центральный вход. Загорелись и нижние этажи. Палатки уже догорали» (18).
Рассказывает Лина: «Поднимаясь на 5-й этаж мы ничего не видели. А на 5-м этаже мы с мамой вообще заблудились, мы же не знали плана здания, да и ориентироваться в дыму было тяжело. Какой-то мужчина, которого мы там встретили, нас направил к чердаку. Мы уже начинали задыхаться. Нас практически вытащили на крышу» (17).
Рассказывает Андрей: «С крыши мы увидели, как подпалили 2-й и 3-й этажи.
У нас была связь с некоторыми внизу, кто был там, на этажах. Ну и соответственно человек 5–6 спустились с крыши на нижние этажи спасать людей, чтобы они не угорели от дыма и не задохнулись. Мы спускались на 4-й и 5-й этажи. Ниже спуститься не удалось, так как все было задымлено и ничего не было видно. Хотя уже и на 4-м этаже было плохо видно. С кем-то мы смогли дозвониться, кто-то увидел и услышал нас сам и присоединился к нам. Мы искали наших где-то минут 20. Потом уже мы сами и люди, которых мы разыскали, начинали задыхаться. Тогда было принято решение возвращаться. Тех, кого нашли, вывели на крышу. У них было легкое отравление дымом — кружилась голова, трудно дышалось. На крыше нас уже стало около 50–60 человек» (16).
Рассказывает Николь: «Поднялась на 4-й этаж. В конце коридора встретила бегущих людей. Кто-то сказал, что 2-й этаж уже захвачен, площадь у здания заполнена «майданутыми», их несколько тысяч. Все это слышу из разговоров, бегу следом за всеми наверх по узкой лестнице. Вход на чердак открыт. Все мгновенно заполняется дымом. Запаха гари нет, но дышать трудно и слезятся глаза. Кто-то кричал про пожар внизу.
На крышу мы поднимались по деревянной приставной лестнице. Остановилась, чтобы освободить руки, сложила все в рюкзачок, одела его на спину. Все в дыму, уже не видно куда идти. Следую за спиной впереди меня. Женщина дошла до верха лестницы, а заходя на крышу, упала. Я присмотрелась от входа на крышу с чердака покатая поверхность и очень неудобный маленький проем. За мной поднимаются люди — надо быстро зайти на крышу и тут же аккуратно отойти в сторону» (10).
Деревянная лестница на крышу
Продолжает рассказ Андрей: «После того как все взобрались на крышу мы подняли наверх лестницу, так как это была единственная лестница с чердака на крышу» (16).
«Подняв лестницу наверх, решили ею же укрепить дверь на крышу, вдруг попытаются прорваться» (10).
«Снаружи были две пожарные лестницы, — объясняет Андрей, — но, подумав, мы туда направили на охрану 6–7 человек, чтобы никто не мог к нам залезть. Ребята не высовывались, они расположились полуприсев и лежа. Было еще два входа на крышу с чердака, туда мы тоже поставили дежурить ребят. Все присутствующие на крыше, в случае необходимости, были готовы сопротивляться. Правда ничего кроме палок и черенков для лопат у нас не было. Средств защиты тоже никаких, только защитные маски и обычные марлевые» (16).
Рассказывает Леонид: «Пожарные лестницы находились снаружи на боковых крыльях здания и выходили во внутренний двор. Ребята, дежурившие у этих лестниц, спустились на нижнюю крышу, т. к. боковые крылья здания были на этаж ниже, т. е. имели только четыре этажа» (18).
Продолжает рассказ Николь: «Оказывается уже кто-то организовал людей и все выходы на крышу (кажется пять) охраняются парнями из наших» (10).
Рассказывает Лина: «Я бегала по крыше, чтобы узнать что, где происходит. Видела как они сзади здания расставляли палатку [видимо их «штаб», который будет упомянут Стасом дальше]. Они кричали нам на крышу, что «на примере Одессы мы покажем, как будет со всем Юго-Востоком», кричали, что «живыми вы от туда не выйдете» (17).
4-й этаж
А мы, в это время на 2-ом этаже, собрав медикаменты кто куда и сколько смог, попробовали продвинуться к боковой лестнице — там было окно. В коридоре 2-го этажа было очень темно и валил черный дым. Мы пошли ближе к окну на лестнице. Оно уже было настежь открыто. Кто-то крикнул: «Не подходите близко к окну — они стреляют по окнам». Окно на этой боковой лестнице действительно было большое, во весь человеческий рост, и, проходя, человек был как на ладони. А мы уже слышали, что «майдановские» фашисты были во внутреннем дворе и пытались стрелять по окнам, у которых было замечено движение. Некоторое время я колебалась, но потом увидела, что черный едкий дым подходит, да и люди тоже скапливаются. Я решила рвануть наверх, «Будь что будет» — подумала я, за мной это сделало еще какое-то количество человек. На 3-м этаже был тоже черный дым, и мы побежали выше на 4-й, увидели рядом с лестницей кабинет и забежали в него. Там уже было несколько человек и было разбито одно окно, в кабинете был свежий воздух. За какие-то 10 минут туда забегали еще люди.
Рассказывает Алиса: «Я взяла лоток с бутылочками медикаментов (перекись, йод, бинтов немного) и все-таки решила бежать выше до третьего этажа (или четвертого). Там укрывались от дыма в небольшой боковой комнате люди. Женщины с небольшим количеством взятых медикаментов, мужчины с ранениями и без» (12).
В кабинете нас оказалось примерно 6 женщин и где-то 6–8 мужчин. Мы не знали что делать, многие безрезультатно пытались дозвониться в милицию и пожарную. Нас было три медсестрички и мы даже успели перевязать в кабинете двоих раненных. Одна из девочек сказала, что занесли парня и она сделал ему обезболивающий укол. Я попробовала высунуть голову в коридор, но тут же дернулась обратно, захлопнув дверь. В коридоре было все в черном дыму, он был очень резкий и удушливый с каким-то кислым едким запахом, достаточно было нескольких секунд, чтобы это почувствовать. Наши ребята подперли дверь для надежности еще и шкафом. А мы безуспешно пытались дозвониться в пожарную, милицию и скорую продолжались…
Рассказывает Алиса, находящаяся в этот момент вместе со мной в одном кабинете: «Один молодой человек лет 35-и почему-то не боялся стоять во весь рост возле окна. Потом он посоветовал всем, если дым усилится, смочить одежду водой и накрыть ею лицо» (12).
2-й этаж
На 2-м этаже происходило следующее.
Рассказывает Игорь: «Это не был обычный дым. Все мы жгли костры и знаем, что дым от огня поднимается вверх. А этот дым был зеленовато-жёлтый, с коричневым оттенком. И он не поднимался, а сразу падал до пола, образуя вокруг тебя сплошную завесу. Так что ты сразу переставал видеть. Этот дым падал вниз, стелился. Он проходил сквозь щели, даже когда мы двери забаррикадировали.
Я начал задыхаться, побежал по коридору, дёргая за ручки дверей. Вдруг одна дверь открылась, я влетел в кабинет. Нас в этот кабинет забежало четыре человека, потом мы познакомились. Один был дедушка, которому было уже за 70, беззубый старичок. Его лицо я запомнил навсегда. Ещё были двое ребят. Мы были на втором этаже в правом крыле, если стоять лицом к центральному входу. Крайний кабинет. Дым стелился до подоконника, но стоило высунуть голову в окно, как в нас летели камни, стреляли из травматического оружия. Дедушке буквально снесли часть черепа. Он был весь в крови. Мы забинтовали ему голову, и он «потерялся». Просто сидел и смотрел перед собой. Я ему сказал: «Вы хоть иногда со мной говорите, чтобы я знал, что вы ещё живы». Я понимал, что смерть ходит рядом. Позвонил жене, ребёнку, попрощался.
До хлопков и газа ни одного мертвого я не видел. Выстрелы и хлопки, а также крики потом слышались непрерывно. Но выйти в коридор, чтобы помочь людям, было невозможно.
Сторонники «Майдана» подносили скаты и поджигали их. Дым поднимался вдоль стены и не давал дышать даже тем, кто высунул голову в окно. Мы сверху видели, что тех, кто выпадает в окна, толпа просто тупо забивает. И понимали, что есть только два варианта: или мы проживем ещё какие-то минуты в этом дыму, или нас внизу сразу убьют» (19).
Рассказывает Руслана: «Я стояла просто в коридоре, не знаю сколько времени. Все постепенно покрывалось тьмой, становилось темно и даже дневной свет, не помогал нам что-либо увидеть. Густые клубы дыма странно поднимались по коридорам, запах был таким, как будто горели шины… Я не понимала откуда этот запах.
Что было на верхних этажах, я не знала, так как туда даже не поднималась. Я пыталась пойти на 3-й этаж, но увидела, что там тоже темно и дым. Я решила оставаться на 2-м этаже. Куда дальше двигалась и где я была, точно сказать не могу, так как многие из нас уже ничего не понимали… Я побежала в поисках воздуха с центра коридора в правую сторону, пытаясь найти немного воздуха, но когда бежала туда, я понимала, что там нет доступа к кислороду, а может, не нашла… Дым становился гуще, и уже ничего не было видно. Было как в аду — глаза открыты, но вокруг мрак.
В сторону, откуда я только вернулась, бежало несколько женщин, мы столкнулись… Я остановилась, не зная, что делать. Услышала за спиной голос женщины: «Я умираю, умираю, помогите!!!» Я испугалась и стала тоже кричать, что мы умираем. В этот момент, вдыхая эти клубы дыма, я чувствовала, что каждый вдох становится все тяжелее и тяжелее, что воздух стал таким горячим, что еще несколько таких вдохов и можно забыть о жизни. Я протянула руку и ухватилась за рукав одежды мужчины, судорожно, держа его, я просила спасти меня, пойти куда-то, где есть воздух. Пройдя немного, я почувствовала облегчение, стало легче дышать и мы вошли в какой-то кабинет, который был спасением. Войдя, мы увидели людей еще в соседнем, смежном кабинете. Мужчина с большим деревянным крестом стоял и молился. Я ухватилась за одежду мужчины, стала кричать, чтобы спасти кого-то ведь люди умирали в коридоре… Но никто не шевельнулся, никто не вышел за дверь на коридор, так как это была смерть. Радуясь тому, что у нас есть хоть немного воздуха и есть возможность спастись, мы стояли…
Что было на улице, не знаю. Спустя некоторое время зажглось окно от кинутого коктейля, мы не двигались. Тушить было нечем… Вслед за этим полетел второй коктейль уже в центр того же соседнего кабинета (там были верующие). Они вошли в наш кабинет. Пожар стал пробираться дальше, поэтому нам нужно было выбегать. Куда потом бежали, не помню… ни в каком направлении, ни с кем. Мы просто разбежались.
Я не могу до сих пор понять, где это все происходило. Я увидела свет, рядом были мужчины и женщины, которые бежали со мной к окну. У окна мужчина и одна из женщин стояли на карнизе. Высунув голову, я понимала, что если полетит еще один коктейль, женщина, которая на карнизе, может отойти назад и осколки стекла могут войти мне в голову. Я опасалась, но потом, понимая, что нужно дышать, мне было все равно.
Одна из женщин повторяла: «Где мой сын? Он же наверху…» Девушка молодая, сидела сбоку за мной, на столе или на стуле, вся в саже, черная. Кто еще был, не помню. Справа у окна горел кондиционер, я просила его потушить, но нечем. За окном стояла разъяренная толпа.
Женщина, которая стояла за окном, передо мной, просила помощи: «Здесь женщины, дети…» В ответ мы слышали: «Ну, что? Хотите еще в Россию?» Через некоторое время к соседнему окну поднесли этажерку, которая использовалась для флагов на сцене Куликова поля. По ней стали спускать людей, помогала милиция. Что до этого за окном происходило, не видела. Видела, как спускали женщину с рюкзаком на плечах. Потом уже и я влезла на карниз, так как «освободилось» место. Мужчины помогли перейти на соседнее окно и уже оттуда меня мужчина передал, наверное, работникам милиции, которые поочередно передавали меня друг другу, крепко удерживая, чтобы я не упала. Когда я оказалась на земле, в моей голове не укладывалось, как я выйду через эту толпу.
Куликовцы спасаются из горящего здания, но спасшихся в особенности мужчин жестоко избивают. Не всем удается спастись от озверевших майдановцев
Ведь сначала я думала, что просто толпа разойдется, и я спокойно выйду. В недоумении, я увидела женщину у стены — между толпой и милицией. Какой-то парень подошел, сорвал с нее георгиевскую ленточку (я свою сняла раньше) и прижал ее к стене. Это было похоже на то, как поступали фашисты с нашими русскими… Я решила выйти через толпу, но мне не позволили.
Потом какой-то парень из толпы решил меня к себе вытащить силой, и когда я поняла это, ухватилась за рукав рубашки милиционера (возможно, у него было какое-то звание, так как он был одет не так, как другие, а в рубашке). Тогда этот парень из толпы дал мне пинка и я вернулась обратно, а наш «госслужащий» одернулся и стал на меня кричать: «Чего ты хочешь от меня?» (когда я за него держалась, чтобы меня не вытянули на растерзание). После этих слов я поняла, что он мне не поможет. Тогда я ухватилась за одежду другого милиционера обеими руками и стала кричать, что там, в здании, люди умирают, чтобы помогли, но он просто отводил взгляд и отворачивался.
Я не знала, что дальше делать. Решила подойти поближе к женщине, которая стояла у стены. Но ее и меня облили с бутылки бензином — лили на голову, в лицо, глаза. Когда я ощутила запах бензина, жжение в глазах, свитер был мокрым… я поняла, что одна спичка и это конец. Я понимала, что, возможно, нас поставят на колени и мы должны будем кричать «Слава Украине!» и осознавая это, а, особенно то, что я не поддамся этому — меня ждет летальный исход — я стала кричать так, что было, наверное, слышно на вокзале. В это время я услышала фразу, которая повторилась три раза, говорили парни: «Отпустите ее, у нее шок!»
Обернувшись, я увидела, что толпа расступилась, и я побежала, оббегая клумбы у фасада здания. В самом углу я увидела труп парня, у которого не было какого-то органа тела. Я видела кровь и живую ткань человека. Я стала кричать еще сильнее, мчась с огромной для меня скоростью мимо толпы, подумав, что я «свободна».
Меня схватили под руки парни и уложили на землю под ели. Я только кричала, чтобы меня никто не трогал, не прикасался ко мне. Кто-то просил принести воды, меня ею облили. Меня интересовало кто это. На мой вопрос отвечали: «Свои». Но это были не «свои». Я продолжала повторять один и тот же вопрос. Подбежали девочки и, узнав, что я их «противник», стали призывать парней: «Бейте ее, бейте!». Мне принесли нашатырь… Парень, который представился мне позже, ответил им, что я точно такой, же человек, как и они…
Постепенно я стала осознавать, что происходит. Надо мной стояли нерусские парни (возможно, турки), их было около пяти. Тут был знакомый, которого я видела часто на Куликовом поле. Он меня вывел оттуда, а этот парень с толпы, который просил принести мне воды, стал тут же объяснять, что он с России, но проживает на данный момент в Харькове, и что я зря думаю, что в России так хорошо… Но мне все это не было интересно. Поблагодарив его за то, что он для меня сделал, я пошла дальше со знакомым.
Увидев милицию, которая медленно просто шла вдоль Куликова поля, я стала снова кричать, что там люди умирают… Но им это не было интересно.
Так я оказалась за пределами Куликова поля.
Но, если бы я могла вернуть этот день назад, я знаю точно, что поступила бы точно так же! Даже если бы не выжила!» (13).
Рассказывает Лена, находящаяся тоже на 2-ом этаже: «Я пыталась дозвониться в милицию, но там не отвечали. В какой-то момент я почувствовала что умираю, у меня останавливается сердце, и я пошла к окну. Тут же полетели коктейли и началась стрельба. Меня оттаскивали от окна, кричали, что меня убьют. Но мне уже было все равно, мне нужен был воздух. Я шагнула на подоконник, закричала толпе внизу, чтобы они не стреляли. Но они что-то кинули и не попали в меня. Карниз на 2-м этаже оказался, на наше счастье,широким. Следом за мной на карниз стали выходить остальные, уже полузадохнувшиеся люди, по ним стреляли, кидали в них зажигательные смеси. Весь карниз и стена были залиты бензином и маслом, забрызганы кровью. В кабинетах было абсолютно ничего не видно.
В какой-то момент я почувствовала страшный удар в голову, моя голова ударилась в стену дома, в глазах стало темно, а потом яркая вспышка, и мои волосы загорелись. Я не знаю, чем они в меня кинули — взрыв пакетом, шумовой гранатой или чем-то еще. Но это взорвалось на моей голове. От удара мне рассекло лицо, из носа хлынула кровь. Если бы я в тот момент не держалась за кондиционер, я бы упала вниз. Мальчик, стоявший рядом со мной на карнизе, бросился тушить огонь на моей голове. Не помню, сколько времени мы там стояли, думаю, что не меньше получаса. Потом появилась милиция, они принесли металлоконструкцию. По ней я и другие люди спустились на землю. Меня какой-то парень одессит обнял, закрыл собой и вывел через толпу. Я оказалось рядом с машиной скорой помощи, но меня как будто бы не замечали. Никто не попытался оказать мне первой помощи, хотя лицо мое было в крови. Я нашла платочек и как-то сама постаралась вытереть от крови лицо. Ко мне со «скорой» так никто и не подошел» (3).
В спасающуюся от огня женщину кидают «коктейль Молотова», она чудом не срывается с карниза
Один мой знакомый рассказал мне о своих выводах по поводу темных потеков на внешней стороне здания: горящий бензин потека не оставит. Однократное пролитие бензина на вертикальную стенку потек оставит, но не такой яркий и концентрированный. Что это значит? Это значит, что в бензин добавляли пластификатор, который и оставил эти следы. А также это значит, что ни о какой «спонтанности» действий и речи не может быть. Горючее для «зажигалок» готовилось не менее чем за 4 часа до событий, т. е. тогда майдановских «бандеровцев» здесь, на Куликовом поле и близко не было. Но кто-то уже спланировал приход, поджог и убийства.
Боковая лестница в правом крыле, пролеты со 2-го по 3-й этажи
Другая часть людей, оставшиеся на 2-м этаже, выбирались из задымленного коридора на площадку правой боковой лестницы к окну.
«Там было светлее и можно было дышать. — Рассказывает Ника. — Мужчины несколько раз забегали в черный коридор. Вывели задыхающуюся женщину и вынесли мужчину в полусознательном состоянии. Я перебегала на пролет выше или ниже в зависимости от того в какое окно бросали очередной коктейль. Деревянная дверь в коридор, из которого мы вышли стала такой горячей, что нельзя было притронуться. Нас было человек 15–20» (1).
Рассказывает Марина: «Между 2-м и 3-м этажами боковой лестницы стекло было выбито. На окне стоял мужчина. Руки у него были в крови. Он пытался еще выбивать куски стекла, т. к. даже у разбитого окна дышать было нечем. Я предложила ему забинтовать руки. Он сначала отказывался, но потом согласился. Лицо его я смутно запомнила. Куча битого стекла и окровавленные ладони — главное, что осталось в памяти» (7).
Рассказывает Яна: «На пролете боковой лестницы между 2-м и 3-м этажами нас скопилось уже много, но люди продолжали пребывать, гонимые едким удушливым дымом и фашистами, появлявшимися уже наверху на 4-ом и снизу на 1-м этажах. Я помню, видела мужчину — он сидел на полу в каком-то отрешенном состоянии, его руки были в крови, голова разбита и оттуда текла кровь. Еще был парень, который сидел облокатившись о стену, и повторял: «Я ничего не понимаю. Темно. Мои глаза ничего не видят…» Было очень страшно»(5).
«Когда мы с братом поднялись на 3-й этаж, — рассказывает Надя, — я увидела женский туалет и предложила войти (еще пошутила — хоть какая-то польза от Облсовпрофа) и это нас спасло. Иначе мы бы раньше дошли до эпицентра пожара. Потом мы пошли в сторону центрального входа, но было уже темно и дымно, чем ближе подходили к центру, тем дымнее, и воздух или дым стал еще и горячим. Брат предложил повернуть назад. На лестничной площадке между 3-м и 2-м этажами уже собрались люди, человек 20, на площадке между 1-м и 2-м тоже были люди. С 4-го этажа спускался «бандерлог», но его струей из огнетушителя отпугнули наши мужчины. На лестничных площадках открыли окна. После нас мужчины приволокли (принесли) грузную женщину с 3-го этажа, она задыхалась, к тому же была астматиком, дали ей воду, она достала ингалятор, мы её усадили. Наше окно (с лестничной площадки) выходило во двор, мы увидели подбегавших и кидавших со двора в окна 2-го этажа зажигательные смеси, затем появились пожарные протянули рукав. Женщины с нижней площадки стали звать на помощь в открытое окно. Пожарный принес лестницу и приставил к окну между первым и вторым этажом, стали спускаться, сначала женщины.
С нами на площадке был депутат облсовета Алексей Албу, мне позвонил знакомый корреспондент и сказал, что выходящих бьют (с центрального входа), я передала Албу, он сказал: «Все будет в порядке». В процессе ожидания помощи от пожарных я звонила (19:54) 103, 102, говорила с племянницей, она все смотрела по прямому эфиру 1-го городского, ублюдочного, канала. Подошла наша с братом очередь спускаться (спускались быстро, одновременно на лестнице было по 3 человека, один внизу, один посредине, один вверху). Внизу нас встретили двое мужчин (один предложил снять георгиевскую ленту) и пожарный, который, подталкивая в плечо, говорил: «Выходим, выходим». Во дворе снимал оператор с профессиональной большой камерой. На выходе со двора стояли «бандерлоги», много женщин и подростков, кричали: «Чемодан, вокзал, Россия», мы еще огрызались, я кричала «Новороссия», а брат называл их «суки». Подбежала шмакозявка 1,3 м с прутом около метра и стала плеваться, с другой стороны подошли два парня и начали со мной беседовать по поводу Новороссии. Я говорила, что мои дедушка и бабушка жили в Новороссии, парень говорит, что неправильный мой дедушка, я говорю, что мой дедушка был царским гвардейцем, а ты кто. Пожарный опять сзади в плечо легонько: «Выходим, выходим». Перед нами вышло около 20 человек, в том числе женщина с детьми-подростками. Женщине-астматичке из нашей группы врач скорой предложил помощь, она осталась у машин. «Бандерлогов» сначала было немного, потом эта сволота узнала, что мы выходим и начали прибегать от центрального входа. Мы в это время дошли до оцепления милиции на улице Пироговской, и они предложили перейти за их цепь, потому что я не смотрела назад и разговаривала с зятем по телефону, чтобы он нас встретил. Время разговора, когда мы уже были в безопасности 20:22.
Меня проводили брат с зятем по улицам Пироговской и Канатной домой. Мы проходили мимо горящего здания, но что там происходило из-за шума и толпы людей не видели. Я считала, что все выйдут почти как мы. Не могла представить, что там творится» (4).
Продолжу рассказ о людях, скопившихся на боковой лестнице между 1-3-м этажами.
Рассказывает Марина: «В здании стоял густой, черный дым. А на улице тоже было полно дыма от дымовых шашек.
Окно выходило во двор дома профсоюзов. Там бесновалась толпа. Они что-то швыряли в окна, орали. Были слышны выстрелы. Под окнами центральной лестницы, на асфальте лежали два человека. Они не шевелились, скорее всего, были уже мертвыми. Один из них лежал в луже крови. Потом их оттащили за пределы двора, а лужа крови осталась.
Отойти от окна не было никакой возможности, т. к. было нечем дышать. Я осознавала, что должно быть много пострадавших, но совершенно невозможно оказать никому помощь. Можно сразу потерять сознание от удушья.
По-видимому, лестница была отрезана завесой дыма от остального здания. Периодически из коридора накатывались волны горячего воздуха из-за пожара. Здесь собрались еще люди. Что происходило в здании, я не знала. Слышала крики женщины. Непонятно откуда они доносились. Скорее сверху.
Пожарные долго не ехали. Я попыталась им дозвониться, но номер 102 не отвечал. Прошло минут сорок или час, прежде, чем начали тушить пожар. Со двора заехала одна пожарная машина.
После этого начал рассеиваться дым. Можно было находиться на лестнице. Больше людей собралось на площадки первого этажа. Некоторые сидели на ступеньках. Я их тормошила и спрашивала все ли у них в порядке, не нужна ли им помощь. Они отвечали, что все хорошо, но я понимала, что не все. Я осознавала, что они заторможены, т. к. им нужен свежий воздух. Но, там, на воздухе было еще опаснее среди стада диких животных.
С какой-то девушкой началась истерика. Она начала кричать в окно. Люди стали ей говорить, что не надо кричать, не надо высовываться. Они могут что-нибудь кинуть или выстрелить. Но, она продолжала кричать. «Нам здесь всем хана» — сказала какая-то женщина» (7).
Рассказывает Ника: «С 3-го этажа сбежал мужчина, ему вслед выстрелили, он скатился по лестнице мне под ноги. Я его знала по Куликову полю [к счастью он остался живым]. Затем открылась боковая дверь. Показались какие-то люди в касках. наши спросили: «Кто вы?». Они сказали, что помогут нас вывести. Я увидела на одном из них желто-синий платок на шее, у него были бешеные, и в тоже время веселые глаза. Я рванулась вниз» (1).
Рассказывает Марина: «К окну подошли пожарные. Наверное, они услышали крики девушки, т. к. все внимание толпы и пожарных было приковано к окнам центральной лестницы, а на боковую — особого внимания никто не обращал. Они сказали, что сделают для нас коридор, приставили лестницу к окну. В этот момент мне в первый раз стало страшно из-за того, что придется пройти сквозь это стадо. До этого страшно не было. Все происходило как будто не со мной. И взбесившееся стадо, и пожар, и удушливый дым, и первые погибшие — все было как в кино. Возможно — это был шок» (7).
Рассказывает Ника: «В боковом окне лестницы показался пожарник. Он сказал, чтобы все женщины спускались, пообещал, что нас не тронут. Мы посоветовались и решили спуститься. Не знаю где, но я, нащупав палку взяла ее и готовая дать отпор и крепко сжимая ее в руках, спускалась. Когда я была уже возле пожарника, он забрал палку из моих рук, сказав «Хватит, навоевалась. Вас не тронут». Нас было, кажется, пятеро. Было еще светло. Нам что-то кричали эти обезумевшие «майдан овцы». У меня звонил телефон. Я взяла трубку, разговаривала. Но меня вдруг сзади ударил ногой по спине какой-то «майданутый» в голубой спортивной куртке, я машинально попыталась его стукнуть и что-то крикнула. Другой в камуфляже схватил меня за шею, пытался вырвать телефон, кричал, чтобы я стала на колени перед их трупом, который лежал рядом. Я выпустила телефон из рук. Меня подхватил какой-то парень, отволок чуть в сторону, где по счастливой случайности меня встретили дети. Сын спросил у парня: «Вы кто?». «Одессит» — ответил он» (1).
Рассказывает Марина: «Когда нас выводили из здания было еще светло, и я обратила внимание, что лужи, образовавшиеся при тушении пожара, были кровавыми.
Толпа «майданов» была озверевшая, со стеклянными глазами. По-видимому, под действием наркотиков или чего-то сильнодействующего. В основном это был молодняк лет по18 — 20. Но, среди них был один постарше, лет 40–50, наверное, главный.
Они орали нам: «Путинские суки! Сколько он вам заплатил? На колени! Показывайте кошельки». Когда увидели мой пустой кошелек — интерес к нему и ко мне пропал.
У дороги лежало несколько трупов. Кажется, их было четыре. Они орали: «Вот, что вы наделали, смотри, на колени!» Я не знала, что сейчас будет — дадут дубиной по голове или выстрелят в спину. По бокам дороги стояло много карет скорой помощи. Между ними крутилась милиция в лице пузатого полковника или подполковника, который созерцал все происходящее с невозмутимым видом, как будто ничего не происходит. Еще дальше стояло спецподразделение в полной экипировке — в касках, в масках, со щитами, дубинками и тоже спокойно за всем наблюдало.
В этом хаосе я потеряла людей, с которыми вышла и не знала, что с ними было дальше.
Когда я вышла за пределы Куликова поля, то еще не чувствовала себя в безопасности. Там стояли какие-то люди. Кажется, они пришли за сыном. Они сказали, чтобы я шла с ними. Мы все вместе дошли до подземного перехода в самом начале Куликова поля. За елками было видно, как беснуется толпа даже тут. Пройдя через переход, мы оказались на остановке возле вокзала. Вдруг я увидела, как со стороны «Привоза» едет четыре или пять автозаков. Мелькнула мысль: «Сейчас наших будут хватать, сволочи».
Транспорта долго не было. По-видимому, узнали о беспорядках. Пришлось взять такси на привокзальной.
От меня жутко пахло гарью, драло всю носоглотку. Губы были солеными, чувствовался металлический привкус во рту. Лицо было черным от копоти.
О происходящем в здании, о масштабах жертв, я узнала, когда попала домой и поняла, что смерть прошла рядом. Не могла уснуть почти до утра. Наверное, это был шок.
Не могла дозвониться людям, с которыми вместе выходила. Телефоны не отвечали. Ничего не знала о судьбе тех, кто был в здании. Кто погиб и сколько?» (7).
Рассказывает Инна: «Я не помню как это произошло, но я оказалась опять на 2-м этаже в том же правом крыле, где уже побывала до этого. Я открыла какую-то дверь, от туда на встречу идет группа ребят. Прямо в дверях мы и встретились. Он говорят «Женщина, идите, мы вас выведем». Я их спросила кто они, а сама думаю: «Такие бодрые с виду, ведь наши уже по стенкам лазят и все в полу бредовом состоянии. А эти свежие, бодрые». Я решила, что пришли нас спасать. Что пришла какая-то помощь нам. Я говорю им: «Кто вы ребята? Там люди задыхаются». А они мне: «Идите, мы вас выведем». Я пошла с ними. Два человека пошли меня выводить, а остальные пошли во внутрь здания. И вот эти двое мне говорят: «Только вы снимите георгиевскую ленточку. Мы скажем, что вы нормальная». Ну, я от греха подальше сняла ленточку. Вывели меня через боковой вход правого крыла. Было еще светло. Свет внутри здания не горел. Меня вывели в толпу «зверья». Они стояли вокруг входа. На меня никто не набросился, видимо потому, что меня вывели их же. За этой толпой стояла милиция со щитами, спиной к Куликову полю. Я не могла уйти, я пошла на Куликово поле. У меня остались в доме профсоюзов близкие люди и я должна была узнать, что с ними когда их выведут и в каком они состоянии. Я осталась их ждать» (15).
2-й этаж
Рассказывает Игорь: «К нам в кабинет 2-го этажа поднялась лестница с пожарным. Он только спросил: «Будете выходить?» Мы ответили: «Нет». И он спустился один. Потому что понимал: если мы с ним спустимся, то нас всё равно внизу убьют, покалечат. Тем временем на улице стемнело. И к нам начали ломиться в дверь. Спросили: «Кто?» — «МЧС». Мы открыли. «Будете выходить?» Мы ответили «нет», но попросили вывести дедушку. Дыма становилось всё меньше. Наступила ночь. И я услышал в коридоре шорох. Открыл дверь и увидел, что там ходят люди с фонариками. Я обмотал голову футболкой, чтобы меня не узнали, и вышел. Меня спрашивают: «Ты кто?» Отвечаю: «Свий» [с украинского Свой].
Уйти я не мог. Думал, может, найду кого живого, помогу. Было очень много трупов. Я раньше боялся покойников. Но в этот день я увидел столько смертей, я переворачивал тела, заглядывал в их лица. И понял, что бояться нужно живых.
Так я дошёл с «майдановцами» до чердака. Слышал, что на чердаке ходят люди. И вдруг — бах! Включается свет. Я сразу увидел сотрудников милиции высокого ранга. В том числе и замначальника одесской милиции, Фучеджи.
Милиционеры говорят: спускайтесь на 1-й этаж, в правое крыло. Там будем вас собирать. Пока спускался, наблюдал, как во всех кабинетах, где не было пожара, рылись «майдановцы». Собирали оргтехнику, какие-то документы. Прямо на лестничной клетке сидел один из них, возле него стояла открытая бутылка шампанского и коробка конфет. Наверно, праздновал.
Нас было 7 человек, кого нашли в здании. И один из «Самообороны». Вскоре зашли двое в штатском, явно сотрудники СБУ. С нами стоит милиция, полковники, подполковники. Один из этих двоих произносит: «Ну что, сепаратисты, доигрались?». С нами были двое 17-летних пацанов. Они говорят: «Дядя, какие сепаратисты, мы одесситы». На что СБУшник им внятно ответил: «Сейчас вместе со всеми ляжете на 3-м этаже». А Фучеджи ему: «Да ладно, успокойтесь, это же пацанва совсем» (19).
Крыша Дома профсоюзов
Рассказывает Андрей: «С крыши я видел как пожарные и милиционеры выводили людей через боковой выход с правой стороны (если смотреть на центральный вход Дома профсоюзов). Женщин они практически не трогали. Но вот если выходил мужчина, они сразу начинали его бить» (16).
Рассказывает Николь: «Около часа на крыше пыталась отдышаться и остановить слезы. Глаза пекло, дышать трудно. Из чердака валит дым. У меня оказались бутылочка с водой и бинт. Кое-как промыла глаза, сложила бинт и приложила к лицу. Предложила сидящим рядом, но видимо, они отдышались раньше меня. Кто-то пытался смотреть вниз. Но выстрелы заставляли приседать. Нас закрывал высокий парапет по краям крыши. Было еще светло, но дымно. Внизу стоял ор и гул, горел палаточный городок, сцена. Рассмотреть невозможно — по крыше стреляют, только по бокам крыши [и сзади] можно высунуться. Осмотрелась, сколько же нас. Где-то человек 50. Женщин оказалось 12» (10).
Рассказывает Леонид: «Стреляли, по нам стреляли из зеленки, я имею ввиду из зелени. Я из-за парапета высовываюсь, смотрю — целится в меня. И действительно, какое там расстояние — 20 метров. Внизу стоит за деревом, у него охотничье ружье и снайперский прицел, оптический. А вот один пацан на крыше, так вообще… Он выглядывает посмотреть что там и я смотрю его аж подбросило, правда вверх и в сторону. Он мне говорит: «Вот только что, возле меня, возле уха… Я почувствовал воздух, аж свистнуло… Пуля пролетела, представляешь?!»
Сотник «евромайдана» Мыкола стреляет по людям в Доме профсоюзов
К счастью, на крыше никого не убило и даже не ранило. Мы ведь там лазили везде и все время. Пока светло было, часть из нас могли бы точно положить. Хотя они, как я понял, в основном с боков стреляли, а там им мешала сильная зелень: сосны, деревья. Ну и милиционеров много было по бокам. Ну, как много… Так в принципе они там были. Хотя на милиционеров они вообще внимания, по-моему, не обращали» (18).
Продолжает рассказ Николь: «Неоднократно слышала, как с крыши пытались вызвать пожарных. Кто-то пытался успокоить родных. Кто-то связывался с друзьями, оставшимися в центре в ТЦ «Афины». Какой-то парень говорил по телефону любимой девушке, что все хорошо, он в безопасности, говорил ей о любви. А сам не знал, останется ли жив. Впрочем, как и все мы.
На крыше я встретила своего знакомого «куликовца». Слава Богу, он жив и здесь» (10).
Рассказывает Лина: «Мы дозвонились к одной девушке, она находилась в каком-то кабинете. Мы ей говорили, чтобы она поднималась на крышу. Она нам отвечала: «У нас вроде бы все нормально. Мы заблокировались в кабинете. Нас здесь где-то 28–30 человек. Мы со своей стороны заблокировали дверь, чтобы к нам не могли зайти». А потом мы слышали стуки. Мы слышали как они начали биться в двери. Они не могли разбить двери. Потом она начала кричать: «Нас палят, нас заживо палят. Нас блокируют со стороны коридора и палят…» Потом уже ничего не было слышно. А мы сидели на крыши и с ужасом думали, что наверное эти 28–30 человек уже мертвые. Я, к сожалению, так и не знаю о судьбе этой девушки. Но все же надеюсь, что она как-то смогла выжить.
Потом нам позвонила одна женщина и говорит: «Я заблудилась на 5-м этаже, не знаю куда мне идти. Я ничего не вижу. Я задыхаюсь. Со мной еще моя дочка находится». Один парень на крыше облился водой, у кого-то нашли бутылку с водой, и побежал их спасать. Больше он не вернулся и мы не знаем, что с ним произошло. Но знаем точно, что парень сумел вывести женщину и ее дочь из здания и они спаслись» (17).
3-й этаж
Рассказывает Стас: «После того как погас свет, ничего не было видно. Оставаться на том месте было опасно, я помнил, как от бело-зеленного дыма перехватило дыхание, а сейчас он вновь подступал. Я включил мобилку, чтобы хоть что-то видеть и пошел. Вновь этот жуткий дым, развернулся в другую сторону от дыма, но он словно шел за мной. Нашел кабинет, зашел в него. За мной, видимо на свет моей мобилки, зашли еще несколько человек.
С трудом добрался на 3-м этаже до окна в кабинете, выбил стекло, чтоб хоть как-то дышать, дышать получалось только через ткань. Здание уже пылало. Со мной было в кабинете человек пять. В коридоре был то ли пожар, толи еще эта гадость дымная, и мы закрыли двери, парни стали баррикадировать ее шкафами. Через какое-то время к двери нельзя было подойти — жарко было ужасно и везде шел этот удушающий дым.
Стояли у окна. Потом вернулись с еще одним «куликовцем» вглубь кабинета. Там у стены, практически недвижимый, стоял парень руки держал у лица. Я схватил его за рукав и потащил к окну, он не сопротивлялся — тащат, так тащат. Был еще один — на столе, мы с парнем тоже оттащили его к окну.
Высунулись в окно, по нам стали кидать камнями. Парень рядом со мной начал кричать «Все! Мы горим! Не дайте сгореть». Я же реально думал, что через пару минут придется прыгать из окна 3-го этажа. Через какое-то время по нам перестали кидать камни, даже кто-то внизу вроде стал орать, чтоб нам помогли. Его, я так понял, послали…, а нам кричали «Прыгай пидарас» и «Путина зовите, пусть поможет».
Была идея выбраться по обычному кабелю от удлинителя, закрепив его на окне. Но хрен бы он нам помог. В конце-концов часть «майдановцев» приволокла к нам металические конструкции, и маленькую пожарную лесенку с крюком, я ее держал, пока другие выбирались.
Первым спустился парень с длинными волосами, совсем молодой, лет 20. «Майдауны» его схватили и толпой поволоки под здание. Прижали к стене, одни — били дубинами, другие — держали, поэтому парень и не падал от побоев.
Они сразу начинали бить всех ребят, кто слазил. Последний парень отказался вылазить. Я его попытался уговорить, но он отказался. И тут я сделал один поступок, который возможно спас мне жизнь, но за него стыдно. На мне была майка с гербом и надписью СССР, я ее снял, передал парню и попросил, чтобы он бросил ее как можно дальше вглубь кабинета. Не знаю, было пламя или нет — дым уже был такой, что в метре ничего не было видно.
Дальше как в каком-то фильме. Один «майдаун», что вылез вверх, говорил, что сформируют кольцо, но ничего подобного — бить стали почти сразу. Били по почкам, по голове и по коленям (попали раза три, но прямо над чашечками, повезло). Голову прикрыл руками (на левой рассечение глубиной 2–2,5 см, про остальное говорить даже глупо). Сначала орали, чтоб тащить в штаб, прицепился какой-то «майдаун», все допытывался «Кто стрелял?» Запомнил разве что какую-то девчонку лет 22–25, все пыталась мне палкой по лицу ударить, да бабу лет 40–50, что мертвой хваткой вцепилась мне в волосы. Пришел еще какой-то тип с милицейским щитом, проверили пальцы рук, мол стрелял ли я. Поверил, сказал связать руки скотчем и тащить в штаб. По дороге встал еще один тип, допытывался, одессит ли я. Сказал, одессит, назвал улицу Одессы, он сказал меня тащить к другим пленным, к милиционерам. «Майданы» кругом стали орать, что милиционеры выпустят. Он ответил: «Эти не выпустят». Поволокли меня обратно под стену Дома Профсоюза, по дороге часть пыталась ударить дубинками, двое, что тащили (один со щитом), пытались им помешать, но какое там, их двое, а этих… Правда я тогда на удары дубинок уже перестал обращать внимание, в голове было: лишь бы не по лицу.
Дотащили под здание, там действительно были люди в милицейской форме, но в чёрной. Там уже было две женщины и два парня. Мне эти милиционеры приказали сесть на корточки. Милиционеров было человек 10–12, стояли они полукругом от нас, практически впритирку к нам. Постоянно «майданутые» пытались через этих милиционеров достать нас дубинками, летели камни.
Чуть позже приволокли парня, он даже присесть не мог. Я попытался его подтащить поглубже в нашу кучу, но один милиционер на меня заорал «Не двигайся, сука!» (это дословно). А потом, «майданутые» все же прорвали кольцо черных милиционеров (просто повалив троих из них), к нам вылетели трое типов с дубинками и начали нас, тупо, бить куда попадется. Все это время нас снимал на камеру какой-то стример, причем стоял прямо за «правосеками», красный маячок его камеры был хорошо виден.
Били и женщин рядом. Одна упала, я чуть сместился к ней (точнее на нее), и в этот момент пропустил два полноценных удара по голове, один вроде битой, второй металлом. Кровь моментально хлынула, я упал, но тут милиционеры все же их немного оттеснили, подбежал какой-то тип лет 26–30 без дубья и бронежилета, его «майдауны» послушались. Отступили. Спросил, одессит ли, ответил, что да, потребовал доказать, был при себе паспорт, показал страницу, где я зарегистрирован в Одесском УВД. Он сказал, что меня выведет, и действительно — вывел за оцепление, моя кровь к тому моменту уже залила пол-лица и майку. Сказал, что тут где-то была «скорая». Я его попросил, что если можно, чтоб вывел двух женщин, что остались. Ничего не ответил, но направился обратно — надеюсь вывел.
Шел шатаясь, милиционер из оцепления (они стояли вообще в стороне от места событий) подсказал, где найти скорую помощь. Обычные «майдауны» шарахались от меня в стороны. Один предложил помочь довести, а я уже не знал, толи поможет, толи перо сунет в бок, ибо шли мы за здание, а там освещения вообще нет. Но нет, действительно помог, в «скорой» меня сразу заставили сесть, начали перебинтовывать голову.
Честно скажу, боялся, что привезут к «правосекам», ибо в машине был только я и медбрат. Привезли в военный госпиталь, сразу отправили в перевязочную, где хирург мне сказал, что «ненавидит сепаратистов». А я испугался до чертиков, что даст мне какое-то анестезирующее и я отрублюсь, и поминай как звали. Но нет, пришла медсестра, промыла мне голову, а хирург стал накладывать швы без анестезии. Удивительно, но боли я совсем не почувствовал. Так, легкое покалывание. Дальше отказался от госпитализации, ибо в этот же госпиталь привезли какого-то «майдауна», а с ним приехал видимо его друг. У обоих был круглый голубой значок «евромайдановца», и я решил что такое соседство может до добра не довести и лучше свалить пока есть возможность. Врач предупредил только, что при малейшем осложнении завтра в 10:00 приехать обратно. Дома кстати мне сообщили, что швы наложили прямо поверх волос и что так неправильно» (6).
Майдановцы» подкидывают деревянные поддоны и бумажные плакаты для лучшего распространения огня, а «куликовцы», заблокированные на 3-м этаже, пытаясь выжить, стараются выбраться на карниз
Находившаяся также на 3-ем этаже, но в другом кабинете Света рассказывает: «Мы зашли в одну из открытых комнат. Там уже было человека 3–4… В окно бросали камни. Я предложила как-то отгородить нас от камней шкафами… Дверь в коридор была открыта. С нижних этажей вверх, стелясь, разветвляясь, попер черный, смрадный, удушливый дым… Я уже едва различала, — но, кажется, — еще несколько людей зашли в комнату, где мы были. Снова кинули камень нам в окно. Мужчина, он был ближе всех, — выкинул из окна стул. Тот застрял в раме, разбив только первое стекло изнутри. Опять летели камни… Валил дым. Черный, едкий дым. Он лез из окна и со стороны двери. Кто-то сзади меня, кашляя, сказал, что нужно закрыть двери и закрыл их. Легче не стало. Дыма становилось все больше. Практически ничего не видно — только тусклый кусочек окна. Но и от него во внутрь кабинета валит дым…
Дым был не просто черный… Он висел в воздухе — тяжелый, плотный… Он никуда не выветривался…
Я пыталась дойти вперед, к окну. Хотела сделать вдох. Внутри было очень горячо и ужасно больно… Воздуха не хватало…
Может я услышала, может, увидела краем глаза или сознания… — мне показалось, что кто-то приподнялся, несколько раз шумно вдохнул… и сполз… То ли потеряв сознание, то ли… В тот момент не думалось так, как сейчас…
Половина рамы как влитая была в окне. Расстояние между рамами — «мама не горюй»… В этом кабинете, мало того, что темно, главное — дышать совсем не чем!
Я все еще была в маске, которую мне дала та юная девочка на 3-м этаже… Дышать с каждой секундой становилось все тяжелее… Сплошная дымовая чернота была сзади меня и спереди — в окне. У меня началась паника. Я сорвала с себя маску, инстинктивно пытаясь дышать как можно глубже… Но вместо кислорода — только черная плотная масса и удушливый газ… От двух моих панических вдохов весь кислород, что еще был в легких — моментально вышибло. Внутри будто пожар… Мне стало так страшно, как никогда не было до сих пор… В меньше чем мгновение — у меня пронеслись перед глазами лица детей, дом, мои любимые животные… и еще куча-куча всего…
Я взобралась то ли на стол, то ли на сейф — ближе к окну… Из окна внутрь комнаты повалил тот же самый черный дым… Я вдруг почувствовала всю безвыходность ситуации, я почувствовала, как смерть смотрит на меня, я жадно пыталась вдохнуть воздух, которого не было… схватить жизнь, которая уходила… Я закричала: «Нет! Нет!» …
Я не помню как я вылезла сперва в окно, потом села на подоконник… Рядом со мной была еще одна женщина. Потом мы кричали вниз — «Перестаньте! Не стреляйте! Здесь женщины, здесь пожилые! Вызовите пожарных! Мы задыхаемся!!! Не стреляйте!!! Где пожарные??!» А пожарных все не было…
Человека три внизу из нападавших, — будто очнулись, когда нас увидели… Снизу, со второго этажа — валит черный дым — прямо в наше окно… Из нашей комнаты-камеры вырывается черный дым… Дышать нечем… Даже в окне… Я не знаю чем поджигали палатки на Куликовом, но я запомнила на всю жизнь этот вкус, этот запах, нет — этот смрад!!
«Ребята, — говорю, — отзовитесь, хоть как-то, — сколько нас тут выжило?» Одна рядом — не в счет — я ее почти вижу… сзади двое «угукнули»… чей-то стон в конце комнаты… один, следом, слабее — второй…
Ребята внизу (ура! Адекватные среди нелюдей!!!) — стали останавливать своих: «Ша! Не стреляйте! Там женщины! Они горят! Задыхаются!». Стали искать чего-то, чтоб мы спрыгнули с наименьшим количеством увечий… Суетились. Искренне переживали. Пытались найти то доски, то какие-то железяки, чтобы к нам подняться…
Мы кричали им «бросайте веревку!». Добросили… не с первой попытки, но… Мужчина в нашей комнате привязал эту веревку (толщиной с палец!!) к батарее. Рамы окна в тот момент были просто безумно горячими… Мне, сидящей на подоконнике было больно держаться… Стали спускаться… Первой девчонке было, наверняка, — страшнее всех… Но она справилась. Ребята внизу нашли какие-то куски ткани, их уже было человек 12–15… Большинство — держали ткань на случай, если кто собрался срываться. Еще по одному страховали нас на 2-м и 1-м этажах.
Один парень в балаклаве провел меня через все Куликово. Кто-то возле самых окон дал воды — я умылась, сделала глоток, от которого меня стало рвать… просто черной слизью… Этот парень довел меня до бордюра на противоположной стороне поля, сказал: «да сними ты эту ленточку [георгиевскую ленточку, в тот момент за нее могли убить или покалечить]… на всякий…» Я сняла… Довел до «скорой». Растворился. В «скорой» мне сделали какой-то укол, потом за мной приехали и увезли домой…» (8)
Рассказывает Лора, которая также находилась на 3-ем этаже, но, опять таки, в другом кабинете: «Кто-то кинул веревку, парень, с которым я была в одном кабинете, привязал ее и сказал, что сначала спущусь я, а он после меня. Помог взобраться на подоконник и говорит спускайся. Я схватилась за веревку и через миг ее выпустила из рук от неожиданной и резкой боли. Я содрала кожу с пальцев ведь я никогда не спускалась по веревке. Но и на этот раз мне повезло — меня падающую поймал какой-то мужчина на карнизе 2-го этажа. Во время того, как спускалась, с ноги упал последний шлепанец (первый потерялся еще в здании) и я осталась уже босиком. Со 2-го этажа, опять таки, какой-то мужчина меня спустил по металлической конструкции. Перед Домом профсоюзов стояла милиция, она разделяла нас от «майданутых». Но особо активные «майдауны» прорвались через милицию с битами и били тех, кто выбрался из горящего Дома профсоюзов с воплями: «Что, где твой Путин? Где Россия?»…» (9)
Крыша Дома профсоюзов
Рассказывает Леонид: «Видел нескольких человек с черными от копоти лицами, которые пробрались с 4-го этажа к нам на крышу. Сначала они висели на подоконниках. Потом они где-то 4–5 метров пробирались по карнизам и кондиционерам на нижнюю крышу боковых крыльев здания и наконец к нам на основную крышу.
Они рассказывали, что там, в здании уже все в дыму. Или выпрыгивай или умирай.
Многие наши забаррикадировались в кабинетах. Некоторых даже не смогли открыть «майдауны». Они хорошо забаррикадировались шкафами и другой мебелью. «Бандеровцы» смогли попасть в те кабинеты, в которых было мало мебели и нечем было баррикадироваться или где двери в кабинет были попроще, не старые советские дубовые или из добротного дерева» (18).
Рассказывает Лина: «От дыма поднявшегося на чердак крыша была горячая, она нагревалась очень быстро» (17).
Рассказывает Леонид: «Сначала на крыше мы были больше с правой стороны крыши здания. Но потом когда все уже горело, мы перешли на левую сторону крыши. С правой стороны с нижних этажей и с чердака шел сильный черный едкий дым. С правой стороны было невозможно находиться. Мне повезло, что еще в начале всех этих событий кто-то мне дал марлевую маску. Даже на крыше она мне очень помогла.
Куликовцы из крайнего кабинета на 5-м этаже пытаются пробраться на нижнюю крышу бокового правого крыла, пройдя по карнизу сквозь черный дым.
Здесь, на крыше, мы все очень хотели пить. Но воду нужно было экономить. Ее практически не было» (18).
4-й этаж
В кабинете на 4-м этаже, мы были долго, в тот момент казалось мучительно долго, до самой темноты. Сначала мы просто с ужасом наблюдали, что происходит внизу. Как толпа беснуется, поет гимн Украины, радуется, крича «бандеровские» лозунги («Смерть ворогам», «Украина едына», «Москаляку на гиляку» и т. д.). Эта счастливая толпа озверевших дикарей размахивала флагом Украины, когда в здании горели люди, продолжая при этом кидать зажигательные смеси и стрелять по окнам. Но мы тогда еще не знали и не видели, что творил они со спасшимися людьми, как они избивали и забивали наших ребят и мужчин, как били даже женщин…
Все пытались куда-то дозвониться, кто-то говорил с родными, знакомыми, друзьями прося их помочь вызвать пожарных, милицию и т. д. Со стороны противоположного не разбитого окна валил черный-черный дым.
Хочу подчеркнуть, что, находясь в кабинете, мы ничего не били, не громили и не переворачивали. Напротив, старались все передвигать аккуратно, ничего из оргтехники не разбить и не повредить. В холодильнике, который был в этом кабинете, мы ничего не брали, по-моему, даже не открывали. Честно говоря, нам было не до этого. Мы забежали в этот кабинет, чтобы выжить, не более того. Пишу это так как потом «майдауны-бандеровцы» и их приспешники заявили, что мы все ломали и крушили, пили алкоголь и закусывали конфетами — это полная чушь, нам было не до этого!
Трое женщин молились. «Вспомнила молитву «Богородица Дево», — рассказывает Алиса, — «Отче наш». Еще одна женщина также начала читать «Отче наш». Поддержала ее» (12).
Потом кто-то заметил, что на подоконнике пятого этажа со стороны улицы, в этом черном дыму прямо вдоль узкого карниза лежит женщина, видимо на улице в этом ужасном дыму было все равно как-то легче дышать, чем в кабинете у окна. Мы все очень переживали за нее, она ведь с легкостью могла упасть и разбиться или в конце концов задохнуться… Но увы, мы были бессильны сделать что либо.
Мы метались по кабинету, словно загнанные в клетку и не знали, не представляли, что делать. Мы пытались кричать тем, кто на улице, в надежде, что нас услышат: «Спасите нас, мы горим!», «Помогите!». Было ужасно смотреть на беснующуюся внизу толпу и понимать, что нас, одесситов, жгут и убивают, и кто в большинстве своем приезжие, вот что возмущало и ужасало. А наша милиция просто стояла в стороне и все это наблюдала. Нам постоянно кто-то напоминал не стоять прямо напротив окон, могут стрелять. И мы, в своем городе, вынуждены были украдкой стоять у окна, чтобы дышать воздухом. Дым немного просачивался через дверь, но к нашему счастью у нас было это спасительное окно. Потом мы уже услышали звуки сирен подъезжающей пожарной машины, обрадовались, но ее еще долго не подпускали к зданию.
Наконец мы увидели, как к 5-му этажу поднимается пожарная лестница и женщину снимают с карниза.
Через какое-то время, посчитав, что дым уже рассеялся кто-то приоткрыл дверь и действительно в коридоре уже не было так задымлено, он казался относительно светлым. Кто-то услышал легкий шум и крикнул: «Это «майдановцы»!», потом: «Да нет, это наши, подожди, надо их впустить» и видимо когда издававших шум увидели, закричали: «Закрывай, это «майдановцы»!» Наши ребята быстро захлопнули дверь и придвинули шкаф, но «бандеровцы» были уже рядом и начали ломиться в дверь. Ребята придвинули столы, тумбочки, холодильник, короче все что можно, чтобы помочь удержать дверь. Те начали рваться в дверь, кричать. Все ребята держали дверь. Мы, женская часть начали кричать в окно, прося о помощи. Хотя к кому мы взывали — к толпе, которая радовалась каждому кинутому коктейлю, каждому произведенному выстрелу, каждому забитому или избиваемому одесситу выпрыгнувшему из окна здания, тем кто кричал «горите «колорады» и «жаренные русские шашлыки». Это было наивно, но мы кричали. В какой-то момент этим нелюдям удалось выломать дверь. Но наши ребята держали всю баррикаду из шкафов, столов и тумбочек. Те же в ярости кричали просто не по-человечески.
Образовалась щель между верхом шкафа и дверным проемом. В нее они начали с частой периодичностью распылять какой-то газ серого цвета, но ребята держались. «Бандеровцы» кинули шумовую гранату. Никто как будто бы не пострадал. Мы присели возле окна. Мужчины начали кричать «Здесь женщины» мы подтверждали это своими криками, но это их ничуть не остановило. Газ продолжали распылять в кабинете надеясь, видимо, на его паралитическое действие. Это были страшные минуты, но ребята не сдавались. В какой-то момент «майданутым» удалось сдвинуть нашу баррикаду, в двери образовалась небольшая щель. И вдруг в эту щель было просунуто дуло пистолета как раз в направлении окна. В углу возле окна находились преимущественно женщины, я рванула от окна за наши баррикады и потянула за собой Алису. Прозвучал выстрел, как потом сказала другая женщина, после этого выстрела упал парень. Мне кажется, что был и второй выстрел.
«Как потом я понял, пуля попала мне в руку. — Рассказывает Вова. — Я тогда не понял, но почувствовал сразу что, рука как бы повисла. Наверное тогда не придал этому значение…» (14).
И тут нашим ребятам удалось придвинуть назад баррикаду, задвинув щель. Вновь они начали пускать на нас газ. Потом в нас, кто находился за баррикадой, полетело стекло среднего размера, как стекло из форточки. Я была за ребятами, постаралась закрыть голову, даже не знаю каким способом, но осколок попал мне в обувь, в подошву ног. Но я его успела тут же вынуть и при этом на удивление не порезалась. Наши ребята сопротивлялись еще какое-то время, но силы были не равными. Ребята уже и газом сильно надышались и вконец ослабли.
«Из-за распыляемого газа я стал плохо видеть. — Продолжает свой рассказ Вова. — Воды в кабинете не было. Промыть глаза и умыть лицо было не чем. Я нашел в холодильнике бутылку шампанского, открыл и попробовал шампанским промыть глаза. Но это не помогло» (14)…
Под фашистско-бандеровским натиском мы наверно держались пол часа, может минут сорок. Это были тяжелые минуты. И вот ребята закричали: «Мы сдаемся» и отпустили баррикады. Тут же ворвались каратели и тут же, словно зная, где выключатель один из них, первый ворвавшийся, включил свет (свет уже видимо был включен по зданию) и заорал сумашедше-диким голосом: «Всем лежать! На колени!» Это был взрослый мужчина в зеленом камуфляже и каске, глаза его были бешеные. За ним ворвались «молодчики, — продолжает рассказа Алиса, — лет по 17. Они были агрессивны и сразу начали бить палками лежащих на земле мужчин. Вбежавшие были в зеленых защитных формах, зеленых касках и с лентой Украины, приколотой на груди. Я лежала в конце кабинета, ближе к окну. Справа от меня на полу лежал свернувшийся в калачик мужчина, а вбежавший в защитной форме и зеленой каске начал бить его битой по ребрам. Я кричала ему «Это же люди!!! Люди!». Он продолжал с той же агрессией» (12).
Я сначала попыталась, сидя на корточках, закрыть голову, защитив ее от предполагаемых побоев. Но потом увидела, что девчонки, сбились в угол у окна и я рванула к ним, чтобы всем быть вместе. Ворвавшиеся за бешеным «бандеровцем», подлетали к нашим ребятам начали их избивать.
Рассказывает Алиса: «Другой ворвавшийся подбежал к мужчине, лежавшему на спине слева от меня, и замахнулся со всего размаха деревянной палкой, на конце которой было железное толстое острие. Острие метило прямо в голову. Лежавший не сопротивлялся, голова перевязана бинтом (мужчина был ранен, ссадина кровоточила, одна из женщин перевязала ему ранее голову). Я начала кричать в сторону того, который с острием и немного закрывать лежащего, но тут подбежал еще один в форме и тоже уговаривал не бить лежащего. Возможно, не бить на моих глазах?» (12)
За ними ворвался еще один «майдановец» он даже одеждой отличался, который начал кричать, чтобы женщин не били, на что первый диким, уже сорвавшимся, видимо, от постоянного крика, голосом закричал «Нееет!» в глазах у него было бешенство, такое впечатление что вот-вот потечет слюна от чувства планируемой расправы над «добычей». Но тот, что сказал не бить женщин, настаивал на своем. Рядом со мной слева у окна лежал мужчина с перебинтованной наспех головой, через бинты сочилась кровь — как потом я поняла, по рассказам Ники, это был именно тот мужчина со 2-го этажа, который называл себя «Ленин». Мы ведь тоже с другой девочкой в этом кабинете пытались его перебинтовать по нормальному, но он наотрез отказался, ему было не до этого как и на 2-м этаже. К нам подошел еще один «майдановец» молодой в камуфляже, балаклаве и с каской. Спросил «Кто тут медсестры? Что с ним?» Мы ответили, что у него разбита голова. Тогда «майдановец» посмотрел на него, потом на окно. В какой-то момент мне показалось, что он хочет выбросить его из окна. Мне стало очень страшно, но меня отвлек шум справа, оглянулась, а возле стенки эти нелюди избивали двоих ребят. Одна наша мед сестричка, которая была ближе к ним, попыталась за них вступиться, но тот «майдановец», что сказал женщин не трогать, одернул ее и сказал: «Сиди». Через какое-то время подбежало еще несколько вменяемых «майдановцев», которые были против избиения женщин.
Алиса: «Начали входить более адекватные ребята. Во взгляде предыдущих была пустота (даже не могу это назвать агрессией). Увидев мой безумный испуг, слезы, икону Касперовской Богородицы один подошел и сказал, что выведет женщин, но только нужно снять все опознавательные знаки. На мне был фартук, который ребята давали девушкам, оказывающим медицинскую помощь. Я надела его за пару минут до того, как войти в здание» (12).
Сначала тот первый из адекватных вывел одну из медсестричек, потом и остальные, видимо из его группы, стали нас забирать, чтобы вывести.
Рассказывает Алиса: «Пока мы шли, парня несколько раз останавливали с претензией, кто мы такие и где наши документы. На что он говорил «Не трогайте, это со мной». Очень благодарна тому парню, который вывел нас. Он отчаянно выпрашивал у встречающихся по дороге «товарищей майдаунов» оставить женщин в покое под его ответственность.
Во дворе, буквально за 2 метра до железного забора и выстроившейся милиции к нему снова пристал кто-то с жестким допросом. Допрашивающий был в черном, высокого роста. Угрожал сопровождающему нас. Сопровождающий продолжал защищать. Я быстро вышла. Полагаю, что люди в форме были двух категорий — приезжие с заданием убить и местные одесситы, которые, не понимая всей трагедии происходящего поддались влиянию «Правого сектора», но потом частично раскаялись. Те, «другие», обезумевшие от агрессии, остались на добивание людей» (12).
Я из кабинета вышла с еще одной девочкой, потом ко мне тоже подошел парень сказал: «Бери меня за руку. Не бойся, я тебя выведу. Я одессит». В этот момент я уже перестала о чем-то думать и даже как-то не помню как именно он меня выводил из здания. Помню только, что он мне говорил: «Я одессит, я за Одессу», пытался читать мне какие-то нравоучения. Говорил — «Зачем мол ты с ними?» Я лишь ответила «мы за Одессу». Я шла, ничего и никого не замечая или возможно не желая замечать. Молчала, потому что понимала, если буду говорить то, что думаю — могут и забить. Мы вышли во двор, было уже темно. Я чувствовала мелкие толстые осколки стекла, которые хлюпали с водой в моих туфлях, но никакой боли или порезов я не ощущала. В какой-то момент у меня в кармане зазвонил телефон. Я его не брала. А кто-то вдруг крикнул: «Проверьте у нее телефон». Но «майдановец», выводивший меня, шел, не реагируя на это. Еще во внутреннем дворе я увидела знакомого мужчину из наших. Он как-то метался там во дворе, но тогда его не трогали, видимо не поняли кто он. Мы с ним поравнялись и только сочувственно взглянули друг на друга. И вдруг нас остановил «бандеровец» в камуфляже, не знаю чего он хотел. Потом он вдруг ткнул в мою накидку медсестры и спросил: «Что это? Пусть снимет», кто-то сказал: «Да ладно, пусть проходит, это медсестра». Он меня обошел и вдруг сзади увидел красную надпись «День Победы», спереди было черным написано «Честь имею». Я как-то и не подумала, что нужно было снять и спрятать. «Бандеровец» вдруг заорет: «День победы! Какой День победы?! Победа?!». Это уже был не человек. «Сняяять! Никакой победы!» — орал он в неистовой злобе. Мне начали помогать снимать накидку. Он выхватил ее, а тот, что был со мной, быстро повел меня вперед. Я успела только взглядом попрощаться со встреченным мною «куликовцем». К счастью он остался жив!
Мы подходили к рядам милиции или внутренних войск, не скажу точно. Я увидела девочку, которую вывели вместе со мной из кабинета. Она стояла окруженная «бандеровцами». Они рылись в ее сумке, телефон, как мне показалось, у нее уже забрали. Мы приблизились к молодым ребятам милиционерам или ВВшникам в форме с открытыми шлемами. Я смотрела в их глаза. Думаю, это были срочники (призывники). В их глазах была растерянность, ужас и страх. Они стояли, сделав коридор для выхода из заднего двора здания. За ними сбоку стояли, небольшой группой, другие тоже в форме со шлемами, но уже закрытыми забралами и со щитами. «Майдановец», который меня выводил, попросил ребят пропустить меня, но те стояли не шелохнувшись сдвинув щиты. Он повторил просьбу, но они продолжали тупо стоять. «Майдановец», как мне кажется, очень удивился такому поведению милиционеров или солдат внутренних войск, ВВ-шников, (говорят, что это были переодетые «бандеровцы», а еще говорят, что там были не только одесситы милиционеры или внутренние войска, но и иногородние с центральных областей. По такому их поведению — я склонна верить этому). Наверное, они хотели, чтобы меня провели по коридору из «бандервцев». Но парень решил по-другому. Он, взяв меня сзади, начал пропихивать сквозь эти щиты. Я поняла, что и я должна приложить усилия и сама начала активно протискиваться. Наконец мы прямо таки выдавились через этот ряд милиционеров со щитами. Он провел меня немного дальше. Здесь как-то было спокойнее и народу меньше, видимо все столпились именно там, у заднего выхода, у «их коридора». Сказал: «Все, уходи отсюда», и ушел.
Но в том кабинете, откуда вывели нас, женщин, остались наши мужчины.
Рассказывает Вова: «Я лежал на полу, мои глаза от распыляемого газа, уже практически ничего не видели. Лиц «бандеровских карателей» я не запомнил, видел их как в тумане. Когда мы остались без наших девчонок, они начали нас избивать. Потом нам лили на голову йод [я уверена, что они это делали, чтобы нанести травмы в виде ожогов] и всячески унижали. Йода в кабинете было много. Осталось от наших «медсестричек». Потом несколько «майдаунов» заставили меня подняться и начали вдруг тащить, как я понял к окну, чтобы выбросить из него. Я начал как мог сопротивляться. Они остановились. Начали меня обыскивать. Мой обычный вид одежды [мужчин в камуфляже или черной одежде они жестоко избивали, убивали или волокли, как они выражались, в «штаб» в «плен»], отсутствие «неправильных» документов и георгиевской ленточки, видимо, все таких смогли изменить их решение и они потащили меня на улицу, во внутренний двор здания. Там «бандеровцы» потребовали, чтобы я стал на колени. А я, чтобы не делать этого, просто упал на асфальт. Они начали меня «воодушевлено» пинать ногами, кое-как я добрался до группы наших «пленных куликовцев». Преодолел я и большую лужу всю красную от крови. Вокруг было много крови. У всех, или практически у всех, наших ребят были разбиты головы и лицо, текла кровь. Добравшись до наших, я просто остался лежать на асфальте, весь мокрый, лицом к небу. Я все еще практически ничего не видел.
Потом, видимо, мой израненный вид, окровавленная голова и простая одежда убедили их отпустить меня… Я не помню как, но точно знаю, что сам вышел из ворот этого ада. Меня подобрала скорая и отвезла в больницу. Уже там, в больнице я начал терять сознание. Почти всю ночь, мня возили на разные анализы и осмотры, делали снимки. Не пойму как, но они так и не заметили пулю в моей руке… Я несколько дней находился в больнице. У меня все лицо потемнело, думаю, от газа и вылитого на меня йода. Потом, дома меня таки смогли отмыть от всего этого, а с лица я сам снимал темную пленочку, от попадания йода, наверное. Знакомая врач обнаружила и вынула пулю, по виду пули я понял, что она была выпущена по мне там, в кабинете, из травматического оружия». (14)
Источник: http://flibusta.is/b/412355/read
Это рассказы о нацистах. И никто из них не наказан. Бандеровский нацизм -государственная идеология.