Прядко А.В. Сашка.

Яркое августовское солнце в зените, жара и пыль. Иду по проселочной дороге вдоль берега моря по склону сопки. Красивое место.

Брюки, еще с утра напоминали форменные штаны капитана первого ранга, но теперь это обвислая материя покрытая пылью. Рубашка прилипла к спине. Галстук в кармане.

Я иду к САНЬКЕ.

У меня не возникло и мысли подъехать к этому маленькому кладбищу на машине. Это скорее для сериала про «бригаду». Иду издалека и давно. Как долго я к тебе шел Саня, почти двадцать лет.

Я и не видел его неживым. На его похоронах меня не было, просторы бороздил…

По словам наших товарищей все случилось как-то в впопыхах и само собой.

По другому поводу уместно было бы сказать «экспромтом», как и сама Сашкина жизнь.

Вид кладбища меня озадачил. Я не сразу понял, чего не хватает в пейзаже, а когда понял, озадачился еще больше. Все железо, на старых участках отсутствовало. В свое время оно сначала превратилось в деньги, потом в выпивку и закуску, потом в навоз…

Удушив в себе эмоции, стараюсь найти хоть какие-нибудь приметы последнего пристанища морского офицера.

Недоумение перерастает в тихую злобу, в том числе и на себя самого.

На ум от позвоночника приходит нелепая мысль.

Осматриваюсь по сторонам…

Вроде вокруг нет никого, кроме пары ворон, пожалуй, и на всей планете Земля.

— Шура! ??? Ты где ???

Несколько секунд жду чуда…

Мы бежим по лестнице, прыгая через две ступеньки домой к Сашке. В глазах прыгают только пуговицы на хлястике его шинели…

Мы несколько суток без схода на берег передавали свою лодку Приморскому экипажу. Соков они из нас попили… много. Но вот новая вводная. Лодка передается другому экипажу автоматически, все их тупые замечания — устранять им самим. А нашему экипажу СЕГОДНЯ — вылететь в учебный центр подводного плавания.

Старпом дал экипажу 40 минут на сбор вещей и перецеловку жен. Мне, холостому лейтенанту, такие приключения только в радость. Все свое — всегда с собой. Всегда готов хоть на войну, хоть в отпуск. Однако самолет то будет военный и в нем нет стюардесс с подносами. Значит, придется тащить все с собой. По сценарию, составленному опять таки Сашкой, я должен доставить до самолета банку соленых огурцов (которую надо взять у него дома). Эти огурцы будут крайне необходимы для выживания подводников на борту холодного самолета.

Сашка — улыбчивый светловолосый парень не великого роста. Чемпион мира по налаживанию незатейливого военного быта в тяжелых условиях. Прицепив, какую-нибудь «рюшечку-зановесочку» он, как волшебник умел превращать крашенное железо в родной дом моряка. Впрочем, уют создавался вокруг него и без всяких «рюшечек». В минуты затишья к нему, как магнитом притягивались люди. У наших начальников частенько возникало желание разогнать эту «банду бездельников» и наказать зачинщиков, но стоило им приблизиться на дистанцию восприятия речи, как их рты растягивались до ушей и они невольно пополняли ряды благодарных Саниных слушателей.

Частенько бывало, что механик, устав искать кого-нибудь из своих подчиненных, расталкивал со стороны своеобразной галерки толпу собравшихся и при этом орал дурным голосом разные обидные фразы. А потом стоял с красной рожей, пока из толпы, как жулики пойманные на месте преступления выходили — командиры и механики соседских лодок, покрасневшие начальники политотделов, различные проверяющие офицеры… из Главного штаба.

На попе ровно всегда оставались сидеть только два человека. Сам Александр Егорович Дуплоноженко — командир реакторного отсека атомной подводной лодки «К-469» и контр-адмирал Усов — командир нашей дивизии, оба с перекошенными от обиды рожами. У одного, казалось, отобрали скрипку с последней струной, второй отвечал самому себе на вопрос — как он, старый дурак, попал на этот балаган?

Без специальной тренировки находиться в числе Санькиных слушателей или даже читателей, было опасно для жизни. Иногда отмечались самые настоящие «медицинские» случаи.

Однажды доктору пришлось откачивать нашего командира, капитана 1 ранга Лапшина Владимира Аркадьевича. Он в тот момент страдал воспалением легких и ему не только смеяться, глаза открывать было не желательно. И заступает он в таком состоянии дежурным по дивизии подводных лодок. Закутывается в шинель, перетягивается ремнем с кортиком…

Командиром он был весьма не улыбчивым. В обычный день попадись ему поперек дороги, только дымящиеся тапочки с дырочками останутся, а тут еще этот кашель…

Когда он обнаружил очередное «сборище негодяев» и протянул руку, чтобы отобрать зачитываемый на «сходке» документ, он был еще относительно здоровым человеком. Но когда начал его внимательно изучать стало ясно, что без доктора уже не обойтись.

Все действо происходило в моей каюте на береговой базе. В тесной шинели, согнутый пополам и стоя на четвереньках, Лапшин засунул голову под железную койку и там толи кашлял толи скулил… Помирал однако… Вдвоем со старпомом мы попытались вытащить его из-под койки за заднюю часть туловища. Но командир был мужиком жилистым и крепко держался за ножки кровати. Прибежавший на крики доктор, быстро оценив ситуацию, тут же шмыганул под койку и стал там предпринимать попытки оказания первой медицинской помощи. Через некоторое время их обоих увезли в госпиталь. На пыльном полу осталась лежать растоптанная чьими-то ботинками бесценная папка с названием: «Папка объяснительных записок мотросса Щербакова», ее старательно собирал и редактировал механический лейтенант под руководством Сани Дуплоноженко.

Дверь нам открыла старшая Санина дочь — пятилетняя Катя.

— Тише папа, не кричите, дядя Женя спит.

На Сашкином лице замерла улыбка. Мы вошли в маленькую комнату, в которой ютилась его семья. На кровати лежало жирное трясущееся тело с закрытыми глазами. Наверное, оно пыталось изобразить глубокий сон. На спинке стула висел засаленный китель армейского прапорщика. Жена в это время, должно быть, вышла в магазин. Саня протянул руку в шкаф и достал свой кортик, секунду смотрел на него отупевшим взглядом, затем быстро вышел из комнаты.

После возвращения экипажа из учебного центра Шура поселился в казарме и в свой дом не вернулся. Я тоже жил в казарме. Холостякам другого жилья не полагалось. По вечерам жарили картошку с мясом, заботливо доставленную «годками» с камбуза, пили спирт и до хрипа спорили по вопросам устройства систем и механизмов подводных лодок первого и второго поколений.

Мы пришли в экипаж атомной подводной лодки К-469 одновременно.

Я прямо со скамейки Тихоокеанского училища, Саня, в грязном кителе, из экипажа гвардейской атомной подводной лодки первого поколения. Офицеры с лодок первого поколения смотрели на любых других, также, как могут смотреть прожженные спецназовцы на постовых гаишников. На груди у него красовался «орден Красного знамени» — гвардейский знак старого экипажа. Был он уже в звании — гвардии старший лейтенант, и вот это «Гвардии», бесило нашего механика больше всего. Выговаривать всякий раз это слово при обращении к подчиненному, было в тягость. А простое обращение по фамилии у нашего механика еще надо было заслужить. Вдобавок к пижонскому «грязному» кителю новый подчиненный оказался еще золотым медалистом по выпуску из училища! Вся система полочек, конфеток и кнутиков, старательно насаждаемая нашим механиком, затрещала по швам. Саня знал и умел все, что ему было положено, что не положено и то, что не знал и не умел никто. Все же остальные офицеры приняли Сашку в экипаж, как родного. Сквозь лобовую кость у него всегда просвечивалось искреннее желание помочь каждому хорошему человеку. А такими были у него все.

Лодка заканчивала ремонт в судоремонтном заводе на Камчатке. Начинались самые трудные дни.

Дуплоноженко, пользовался у заводчан особым почетом и уважением, он был «свой в доску» и для рабочего класса и для ИТР. Поэтому любые конфликтные вопросы с заводом поручалось решать именно ему.

— Где здесь минер?

— Ну я, чо надо?

— Трубу видишь?

— Ну..

— Фиговину видишь, которую мы к ней прикрутили?

— Ну..

— Подписывай бумагу.

Подписываю.

— Где минер? (Рядом две перемазанные в краске бабуськи)

— Чего девушки изволите?

— Какие мы тебе девушки? Совести нет! Вишь труба покрашена?

— Ага..

— На подписывай!

Подписываю.

Через 10 минут всей покрашенной трубы и фиговины на ней нет. Уперли в цех на ремонт саму трубу.

— САНЯЯЯЯЯ!!!!!!

— Сей момент, Леша не расстраивайся.

Проходит 15 минут телефонных поисков моей трубы с фиговиной. Он, кажется знает все заводские телефонные номера на память, и всех, кто может на них ответить по имени и отчеству. Моя труба с фиговиной, плавно плывет на свое место.

— САНЯЯЯЯ!!!! А ЧО ОНИ… — (это уже из другого отсека)

Ночь. Зима. Бухта Павловского. (Приморский край. 1986 год).

Возле 5-го пирса аварийная атомная подводная лодка 671 «в» проекта «К-314». На ее кормовой надстройке фигуры четырех человек. Две из них в космонавтовских костюмах, две других в черных ватниках с пришитыми капразовскими пагонами.

Двое постоянно произносят слова, положенные при инструктажах, двое слушают и кивают. Через несколько минут космонавты должны будут войти в аварийный реакторный отсек через съемный лист над реакторным отсеком. В очередной раз они попытаются закрыть пресловутый «34 клапан» первого контура ядерной установки, подключающий холодильник-рекуператор. За двое суток это не удалось сделать никому. Если его не может закрыть гидравлика, что могут сделать люди своими слабыми ручками?

Несколько человек уже госпитале и над ними уже проводят медицинские опыты. Скольким туда еще предстоит отправиться?

До Чернобыльской аварии еще четыре месяца. Страна пока не слышала и не примеряла на себя эту новую беду. А мы все уверены — о том, что сейчас происходит никто и никогда не узнает.

Да мы и не в обиде, такая наша работа. Вот только на душе погано. Это больше похоже на ожидание казни. Звучит фамилия, и физическое тело безропотно следует за своей дозой. Какой она будет на этот раз? Такая большая страна, а помощи ждать не от кого. Какой такой дядя приедет тебе собирать радиоактивные воду и масло по трюмам, а кто полезет в реакторный отсек изображать гуся на радиоактивном пруду?

Дозы, полученные экипажем, старательно фиксируются в специальный журнал береговым матросом узбеком. 0,03….0,03…0,03…Дозиметры закрытого типа, чтобы не пугать народ. И никто их конечно не проверяет. 0,03…0,03…0,03.… Вчера уронил свой дозиметр в трюм четвертого отсека (турбинного), там он пролежал сутки. Сегодня матросы выудили его оттуда и передали мне. При выходе с пирса сдаю его узбеку на КДП. Утром читаю в журнале напротив своей фамилии. 0,03. Зачем смеяться над сыном степи? Он все равно других цифр не знает.

Наш второй экипаж на лодке после аварии. Первый облучили за неделю после аварии, фиксировали дозы по правдушному. А когда опомнились, было поздно, пора менять облученных, все мыслимые дозы выбраны документально. Где ж экипажей то напастись? Вот и пошло 0,03…0,03…0,03. .. Обиды на первый экипаж мы не держим. Они 10 месяцев гоняли американцев в Индийском океане, изображая присутствие целой дивизии подводных лодок. Все были представлены к орденам и медалям, командир к «Герою», и вот авария ГЭУ дома у пирса…

Как известно в авариях героев не бывает, бывают только виновники. С дозволения высшего руководства — пострадавшие.

Дуплоноженко, вы что пьяны?!

Ты гля, и от матроса тоже несет? — «ватник в погонах» изобразил озабоченное лицо.

— Никак нет Тащь! Мы не пьяны, мы запротектированы.

— Я вам пакажу запротектироны! Вы, что на дискотеку, собрались? Таблетки надо жрать, а не спирт!

Пить спирт перед облучением, не наше изобретение. Человек состоит из воды, на эту воду и воздействует радиационное излучение, расщепляя ее. А если воду в организме, хорошо разбадяжить спиртом, то и последствия бывают иногда просто фантастическими по своей безобидности.

Андрюха Гайдуков, во время Чажменской аварии просидел за столом в ЦП двое суток с трехлитровой банкой в обнимку, исполняя роль радиоактивного заложника- сторожа. Его анализы потом еще долго удивляли врачей своей детской невинностью.

Таблетки играли только психологическую роль, но с психикой у нас все было в порядке. Напоминали они по вкусу парафин, а кому хочется жевать свечки ? И размерчик у них был чуть меньше хоккейной шайбы.

— Еще раз напоминаю, постоянно поддерживайте связь!

— Ясно…

— Все, вперед…

Дуплоноженко вместе с матросом спускаются в аварийный реакторный отсек. Бодро докладывают о своем прибытии на место работ, методом мычания через маску в «каштан».

«Ватники» запускают секундомер.

Дуплоноженко разворачивает матроса к выходу:

— Живи паренек…

В динамике испуганные крики «ватников в погонах»:

— Дуплоноженко назад!

— Ты что напился гад?!

— Под суд пойдешь, вылазь оттудова быстра сволочь!

В ночной тишине над пирсом звучит спокойный Санин голос, уже не искаженный маской:

— Я буду здесь столько, сколько мне потребуется. Я его закрою…

Все, конец связи.

Кто его мог заменить сейчас? «ватники»? Таких лодок всего три, следовательно есть только три человека, которым положено знать в совершенстве устройство этих механизмов. Остальные или не знают, или уже забыли. Один, из тех «которому положено», зеленый лейтенант из училища, другой уже на больничной койке…

Саня последний. На всей планете Земля последний.

Он знал, если не закрыть этот хренов клапан, в отсек будут продолжать спускать новых людей, другие переломанные судьбы, свои судьбы и судьбы их близких.. Судьбы детей и детей их детей… Что ожидает людей, живущих в этом краю, тех, кто будет жить здесь через 50 или 100 лет? Все об этом сейчас думают, только вслух не говорят.

Сколько времени прошло? Где секундомер?

— Подать гидравлику на открытие 34 клапана.

— Закрытие?

— Открытие! Открытие я сказал!

Все.

Записать в вахтенный журнал — поставлен 34 клапан на верхнее уплотнение, течь теплоносителя первого контура прекращена. Я выхожу.

Хорошо, что об этом никто и никогда не узнает. Очень не хочется, чтобы далекие от темы люди через 20 лет смеялись над тобой Саня или над тем, что от тебя осталось.

— А зачем ты туда полез? Тебе, что — больше всех надо? Ну и что ты за это получил? Сколько миллионов долларов? Вот в США меньше чем за пять миллионов никто бы и не полез в ваш долбанный реакторный отсек. Ведь можно было сказать всей стране:

— Хотите в 30-40 лет умирать пачками, хотите рождаться уродами? Тогда бабки на стол! А нет, тогда попробуйте найти мне замену сейчас!

Да, хорошо, что об этом никто и никогда не узнает Саня… Пусть они давятся своими «Пепси»…

Саню отмывали несколько часов в холодной воде со стиральным порошком СФ-3.

Состригли все волосы, брови и ресницы. С нами частенько проделывали такие процедуры, мы все ходили как фантомасы. Но Шуру отмывали особенно тщательно. А он потихоньку продолжал лакать спирт. Дозиметрические приборы зашкаливало от одного его выдоха, Шура ржал и опять требовал спирта.

— Ты чо делаешь Саня?

— Леша, я больше никогда не протрезвею. Не надо мне этого.

Он пил еще несколько месяцев. За это время ему успели влупить все возможные взыскания, и выгнать с флота.

Убили его бомжи в поселке Дунай Приморского края, где он жил несколько недель после увольнения.

Вот и конец всей этой истории.

Прости нас Саня, прости и спасибо тебе.

Пусть хоть эти строки станут тебе и бугорком и обелиском на этой земле, раз других не осталось…

 

Источник: https://cont.ws/@Acorus/1515047