Вячеслав Кондратьев.Великая Парагвайская война 1864-1870
На дорогах истории порой встречаются развилки и перекрестки, определяющие судьбы
не только отдельных стран и регионов, но и целых континентов. Прoхoждeниe тaких
узлoвых тoчeк рeдкo oбхoдитcя бeз пoтряceний и жeртв. Если быть точным, не обходится
почти никогда, принося современникам тяжкий груз испытаний и горечь потерь, а
потомкам оставляя долг поминовения «мучеников прогресса и исторической
необходимости», положенных в фундамент современности.
Для Северной Америки таким переломным пунктом стала гражданская война в США,
которая выковала из аморфного сообщества полунезависимых государств-штатов ту
Америку, которую мы знаем сегодня. Каждый хоть что-нибудь да слышал об этом
знаменательном событии. Однако мало кто знает, что свой «перекресток дьявола» был и
на Южноамериканском континенте, причем разгорелся этот пожар почти в то же самое
время, что и у большого северного соседа.Речь идет о войне Бразилии, Аргентины и Уругвая против Парагвая 1864–1870 годов.В Аргентине и Уругвае она известна как Война Тройственного альянса – Guerra de la Triple
Alianza. Бразильцы обычно используют название Парагвайская война – Guerra da
Paraguai, парагвайцы же именуют события тех лет Великой войной – Guerra Grande.
Для парагвайцев это противостояние стало величайшим событием в истории и
одновременно – страшной трагедией, опустошившей страну и поставившей ее на грань
гибели. Для остальных участников война Тройственного альянса обернулась не столь
трагично, но тоже оказалась суровым испытанием.
Жестокий конфликт четырех держав имел для Южной Америки не менее важноезначение, чем для Европы – эпоха мировых войн. По количеству жертв с обеих сторон
Guerra Grande по сей день остается самой кровопролитной войной в истории континента.
А сформированная в ней расстановка сил и прочерченные по ее результатам границы
сохраняются до сих пор, хотя с момента ее завершения прошло уже без малого полтора
столетия.
Однако даже сейчас, в цифровую эпоху всеобщего и стремительного доступа к
информации, Война Тройственного альянса по-прежнему остается Terra Incognita для
отечественного читателя. Грандиозное событие, сформировавшее судьбу целого
материка, растворилось и затерялось в тени других, более близких и гораздо лучше
освещенных деяний.
Как правило, общее впечатление о войне формируется обрывочными пересказами,
причем главным образом – тезисов популярного публициста С. Переслегина, «… в Парагвае… орденом Иезуитов была предпринята попытка отказаться от
концепта национального государства и создать принципиально новую организующую
структуру, основанную на взаимной терпимости и идеях прогресса. Эксперимент
продолжался более двухсот лет, и к середине XIX столетия Парагвай, первым на
латиноамериканском континенте, вплотную подошел к порогу индустриальной эпохи.
Именно в этот момент вспыхивает Южноамериканская война (1864–1870). До сих не
вполне понятно, какие именно силы развязали ее и сделали столь кровопролитной …
По масштабности истребления мирных жителей Южноамериканская война делит
первое место с геноцидом, который осуществлял в Бельгийском Конго король
Леопольд, и существенно превосходит достижения Адольфа Гитлера». («Опасная
бритва Оккама»).
Ну и, разумеется, никак не обходится без «модных» разоблачений происков мирового
империализма в лице «англичанки», которая всегда строит козни и творит непотребства.
А что же на самом деле случилось в середине позапрошлого столетия в далекой Южной
Америке? Переверни страницу, читатель, и на время забудь о современном мире, а
также о порожденных им химерах. Перенесись в далекую пору, когда мир стремительно
менялся; когда уголь и пар пришли на смену лошадям, разгоняя прогресс до невиданной скорости; когда один человек на заре своей жизни затепливал от уголька лучину, а к ее
закату – зажигал электрическую лампочку.Нас ждет XIX век…
Тридцать лет одиночества
Война никогда не начинается «просто». Это всегда тяжелое, непростое решение многих
участников «процесса», обусловленное сложными и разноплановыми факторами.
Парагвайская война не стала исключением, ее породил целый комплекс объективных и
субъективных причин. Попробуем же кратко взглянуть на них и оценить их роль.
Первой и наиболее важной объективной предпосылкой, безусловно, следует назвать
проблему границ. С них, как правило, начинаются великие потрясения, ведь кто-то
всегда считает, что достоин большего и обделен соседями, несправедливо присвоившими
себе дары судьбы.
В течение многих лет со времен обретения независимости границы между
латиноамериканскими странами не были взаимно согласованы и зафиксированы
соответствующими договорами. В частности, Парагвай имел территориальные споры
буквально со всеми своими соседями. На целый ряд обширных приграничных областей,
которые он изначально считал своими, одновременно претендовали Бразилия, Боливия и
Аргентина.
Ситуация усугублялась отсутствием подробных карт и путаницей географических
названий. Порой доходило до абсурда: например, бразильцы и парагвайцы считали, что
один из участков границы между их странами проходит по реке Игурей, однако то, что в
Парагвае именовали Игуреем, бразильцы называли рекой Вакария, а «настоящий»
Игурей, по их мнению, находился гораздо южнее. Парагвайцы же называли
«бразильский» Игурей рекой Карапа и были уверены, что она протекает по их территории. В такой ситуации очень легко объявить «своим» что угодно.
В отсутствие верховного арбитра, способного заставить всех договариваться силой
авторитета или оружия, никто не пытался урегулировать территориальные вопросы
«пером» – за столом переговоров. Наоборот, все готовились к тому, что рано или поздно
их придется решать «мечом», на полях сражений.
Второй, не менее важной предпосылкой войны, стало невыгодное географическое
положение Парагвая. Страна, расположенная в самом центре Южной Америки и не
имевшая выхода к морю, всецело зависела от аргентинского транзита по реке Парана, по
которой осуществлялись все экспортно-импортные поставки. Это была единственная
транспортная артерия, связывающая Парагвай с внешним миром, так как границы с
Бразилией и Боливией проходили по диким, почти незаселенным местам и бездорожью.
Таким образом, для страны контроль над речным путем являлся жизненно важным.
Впрочем, в первые десятилетия независимости Парагвай не слишком тяготился своим
положением, поскольку захвативший власть диктатор Франсия ввел режим автаркии,
фактически отказавшись от внешней торговли. А нет торговли – нет и забот о
транспортировке товаров.
Здесь следует сделать небольшое отступление и рассмотреть поподробнее личность
означенного диктатора. Хоть он и не имел прямого отношения к Великой войне,
поскольку умер за четверть века до нее, но за время его долгого правления
сформировался тот фанатично-жертвенный менталитет парагвайцев, который впо- следствии позволил им более пяти лет выдерживать натиск многократно превосходящих сил противника.
Хосе Гаспар Родригес де Франсия родился 6 января 1766 года в семье отставного
офицера-артиллериста и местной аристократки с индейскими корнями. Получив
хорошее образование в Кордовском университете, куда он поступил в 15 лет, Франсия
уже к 20 годам обзавелся дипломом доктора теологии. Однако церковная карьера его не
прельщала. Продвинувшись на административном поприще, Франсия в 1809 году занял
должность градоначальника (алькальда) Асунсьона – столицы одной из провинций вице-
королевства Рио-де-ла-Плата. Помимо Парагвая, в эту огромную колонию входили
территории нынешней Аргентины и Уругвая.
Хосе Родригес Гаспар Франсия – первый парагвайский диктатор, единолично
правивший страной почти четверть века.
В 1811 году Франсия стал генеральным секретарем Верховной хунты, возглавившей
Парагвай после изгнания испанского губернатора. Но уже через два года хунта была
распущена, часть ее членов – арестована, а все властные полномочия сосредоточились в
руках двух консулов – Франсии и Фульхенсио Йегроса. Еще через два года
контролируемый Франсией парламент лишил Йегроса полномочий. Франсия стал править единолично, а в 1816 году объявил себя «Постоянным верховным диктатором
республики» с практически бесконтрольной и неограниченной властью. В обиходе этот
длинный титул обычно сокращали до одного слова «Верховный» – El Supremo.
Парламент формально продолжал существовать, однако вплоть до кончины диктатора он
не созывался ни разу.
В 1820 году было объявлено о раскрытии обширного заговора против Франсии во главе с
Йегросом и бывшими членами хунты. 68 подлинных или мнимых заговорщиков вскоре
были расстреляны (Йегрос умер в тюрьме, не дожив до казни), а еще около 400 человек
приговорили к пожизненному заключению.
С самого начала правления Франсия укреплял свою диктатуру весьма брутальными – и в
то же время изобретательными методами. Контроль за жизнью народа приближался к
абсолюту. Многочисленные агенты и осведомители тайной полиции везде выискивали
крамолу; процветала система всеобщего доносительства, страну опутывали сети
взаимной слежки. Малейшего подозрения в неблагонадежности было достаточно, чтобы
без суда бросить человека в тюрьму, отправить на каторгу или лишить имущества и
вместе с семьей выслать в глухой отдаленный регион.
Справедливости ради надо заметить, что режим Франсии можно назвать репрессивным,
но не кровавым. Массовый расстрел 1820 года был единственным эпизодом подобного
рода. А за дальнейшие 20 лет в Парагвае казнили в общем счете менее 100 человек.
Даже с учетом того, что население страны тогда составляло около 200 тысяч человек,
это не так уж много, особенно по меркам XIX века. Франсия предпочитал не убивать своих врагов, а держать их за решеткой.
Будучи сам весьма образованным, диктатор опасался интеллектуалов и просто
начитанных людей. Любого человека с образованием выше начального он подозревал в
вольнодумстве, поэтому уже в 1822 году в Парагвае упразднили университет и все
средние учебные заведения. Остались лишь те, в которых обучение сводилось к урокам
чтения, письма, основ арифметики и идеологической накачке.
Франсия считал, что главной задачей школьного образования является воспитание в
детях патриотизма, дисциплины и готовности подчинять свои личные устремления
интересам государства. Эти идеи диктатор сформулировал в написанном им
«Политическом катехизисе», который использовался в школах в качестве учебного
пособия. А чтобы как можно больше людей могли постичь «Катехизис» и другие
подобные тексты, начальное образование в Парагвае стало обязательным, правда, только
для мальчиков. Таким образом, Франсия, пожалуй, первым в мире понял значение
всеобщей грамотности в деле всеохватной индоктринации. И не только понял, но и
воплотил это понимание на практике.
Еще одной особенностью правления Франсии являлась непримиримая борьба с
католической церковью, к которой он, несмотря на свое богословское образование,
испытывал острую неприязнь, вероятно, видя в ней конкурента. В 1819 году из страны
выслали епископа, назначенного Ватиканом, а на его место Франсия поставил
собственного назначенца, присвоив ему титул генерального викария. В 1824 году по его
приказу в Парагвае закрыли монастыри, церковные школы, духовные семинарии и
запретили деятельность религиозных орденов – решение весьма радикальное и явно
демонстрирующее силу власти диктатора, учитывая традиционно важную роль
католицизма в Южной Америке. Этим же декретом в стране вводился гражданский брак. Однако выпады против духовенства простыми запретами не ограничились. Вскоре
последовали массовые аресты священников и конфискация церковного имущества в
пользу государства. Репрессированное духовенство заменили чиновники в рясах. В итоге церковь Парагвая превратилась в государственную структуру по пропагандистской
обработке населения, тесно сотрудничавшую с полицией. Узнав о таких «реформах»,
папа римский отлучил Франсию от церкви, но «Верховный» не обратил на это никакого
внимания.
Попутно в том же 1824 году были ликвидированы органы народного самоуправления, а
вся власть на местах перешла к правительственным чиновникам, обретя жесточайшую
централизацию. В 1826 году под запрет попали общественные организации, а также
собрания, шествия и любые другие публичные мероприятия, кроме организованных
властями.Во внешней политике Франсия, как уже говорилось, придерживался принципов
изоляционизма и опоры на собственные силы. Экспортно-импортные операции и
контакты с иностранцами постепенно свелись к нулю, зато всячески поощрялось
внутреннее производство. Как будто повторяя японский опыт самоизоляции от
«иноземных варваров» и торговли с ними лишь через порт Нагасаки, в Парагвае с
1823 года для внешней торговли был открыт единственный портовый городок Итапуа,
стоявший на пограничной с Бразилией реке Парана. Вести эту торговлю могли лишь его
постоянные жители, получившие специальные правительственные лицензии, в которых
указывалось, что данному гражданину разрешено торговать с иностранцами, поскольку
он – «добрый слуга отечества и всецело предан святому делу свободы». В 1829 году
закрылась и эта отдушина, а «железный занавес» вокруг Парагвая стал полностью
непроницаемым.
Пересечение границы в обоих направлениях требовало личного разрешения диктатора,
получить которое было почти невозможно. А попытки самовольно покинуть страну
приравнивались к государственной измене и карались смертной казнью.
Иностранцам, которые оказывались в Парагвае без въездных документов, тоже
приходилось несладко. Широкий международный резонанс получила история
знаменитого французского ученого – географа и ботаника Эме Бонплана. В 1821 году,
путешествуя по Южной Америке, он заехал на приграничную с Парагваем и почти
безлюдную в те времена территорию аргентинского штата Корьентес. Бонплан не знал,
что Парагвай считал эту территорию своей, и жестоко поплатился за
неосведомленность. Вскоре ученый был схвачен парагвайскими солдатами, под конвоем
доставлен в Асунсьон, там – обвинен в шпионаже и приговорен к пожизненному
заключению в военном форте Санта-Марта.
С личными просьбами об освобождении Бонплана к Франсии неоднократно обращались с личными просьбами об освобождении Бонплана к Франсии неоднократно обращались многие европейские и американские политики, ученые и общественные деятели,
включая лидера борьбы за независимость Южной Америки Симона Боливара. Однако
диктатор лишь через девять лет соблаговолил помиловать и отпустить пленника.
Парагвайцам запрещались не только загранпоездки, но и международная переписка, а
также – ввоз в страну любой печатной продукции, за исключением книг,
предназначенных для персональной библиотеки тирана.
Картину довершало отсутствие дипломатических отношений и консульских связей с
какими-либо государствами. Некоторое время в Асунсьоне находился бразильский
консул, однако в 1829 году его депортировали одновременно с прекращением торговли в
Итапуа.
Перемещения людей внутри страны тоже находились под строгим контролем: ни один
парагваец не имел права сменить место жительства без разрешения властей, даже если
его жилье представляло собой тростниковую хижину. Для совершения поездок между
городами требовались специальные пропуска.
Более того, официальное разрешение властей требовалось для женитьбы, причем
проживавшим в стране потомкам испанских колонистов разрешалось вступать в брак
только с представителями местных индейских племен. Таким способом El Supremo
намеревался полностью ассимилировать испанский этнический элемент, создав единый
интернациональный парагвайский народ. И в значительной мере это ему удалось.
Экономика Парагвая при Франсии основывалась на централизованном планировании и
государственной собственности на средства производства. То есть, по сути, «Верховный» за столетие до большевиков успешно организовал нечто вроде «социализма в отдельно
взятой стране». В Советской России эта доктрина была сформулирована и принята в
качестве политической программы лишь в 1925 году.
Фульхенсио Йегрос – соратник и жертва Франсии Еще на заре своего правления Франсия «раскулачил» всех крупных землевладельцев,сосредоточив в своих руках 98 % плодородных земель и пастбищ. Впоследствии на этих
территориях были созданы 64 крупных казенных сельхозпредприятия с прикрепленными
к ним работниками, официально названные «поместьями родины». Они работали по
спускаемым сверху планам и разнарядкам, поставляя свою продукцию государству по
государственным закупочным ценам. В дальнейшем эта продукция централизованно
распределялась среди населения в соответствии с установленными нормами.
Также существовали крестьяне-единоличники, работавшие на землях, арендованных у
государства за символическую плату. Но и они были обязаны выращивать то, что
прикажут, сдавая часть урожая в госфонд, а остальное – продавать на рынках по ценам
не выше установленного максимума. За тем, чтобы никто не пытался торговать дороже,
следили осведомители. Аналогичным образом была организована деятельность
промышленных мануфактур, мастерских и ремесленных артелей.
На стройках и иных тяжелых работах, а также в сельском хозяйстве использовался
принудительный труд негров-рабов и заключенных. Франсией был введен институт
«государственного рабства». При конфискации собственности латифундистов у них
изъяли не только земли, скот и хозяйственные постройки, но и примерно тысячу
чернокожих невольников – мужчин и женщин. Эти люди и их дети не получили свободу,
а продолжали официально считаться рабами, только уже не частных лиц, а государства. Впрочем, их материальное и общественное положение не сильно отличалось от
положения большинства парагвайцев.
Как и положено приличному диктатору, в личной жизни Франсия исповедовал
демонстративный аскетизм. Он одевался в простое платье, питался умеренно, не
пользовался дорогими вещами, не принимал подарков, не строил себе дворцов и
отказался получать денежное жалованье, которое ему, впрочем, и не требовалось,
поскольку все в стране фактически и так принадлежало ему.
Таким образом, выдающийся (без всяких оговорок, ибо рядовой человек не смог бы
провести и малой доли вышеназванных реформ) диктатор создал странную и
причудливую державу, в которой прото-социализм соседствовал с жутковатой деспотией
в стиле Блистательной Порты, где все, от последнего нищего до верховного визиря,
фактически были рабами султана.
Принято считать, что в народе Франсия пользовался непререкаемым авторитетом и
искренней любовью. Вполне вероятно, что именно так и было, учитывая, что целое поколение парагвайцев выросло в условиях изоляционизма и тотальной индоктринации.
Эти люди не представляли себе иного существования, кроме размеренной жизни под
мудрой и заботливой властью диктатора, а о гражданских правах и свободах они просто
не имели понятия.
Кроме того, рядовой парагваец действительно вел упорядоченную и относительно сытую
жизнь, избавленную от «капризов рынка», нередко создававших большие потрясения и в
куда более развитых странах. А всеобщее образование, пусть и в крайне усеченном виде,
являлось очень прогрессивной новинкой. «Верховный» многое забрал у своих поданных,
однако, нельзя сказать, что ничего не дал им взамен.
Так или иначе, в официальную историю Парагвая Франсия вошел как «отец нации» и
«великий вождь». Но ничто не длится вечно. Эпоха «доктора Гаспара» закончилась
20 сентября 1840 года, когда 74-летний тиран умер, по официальной версии – от
пневмонии, простудившись во время речной прогулки.
Франсия мог с полным правом считать, что его жизнь удалась. El Supremo умер, скорее
всего, естественной смертью, в очень преклонном возрасте, видя воочию результаты
своих трудов.
Но каковы же в действительности оказались плоды диктатуры? Можно сказать, что за
время его правления Парагвай был наглухо «законсервирован», а подавляющее
большинство его жителей – низведено до положения рабочих муравьев. Эта
«консервация» проявлялась даже во внешнем облике правителя. Всю жизнь он носил
одежду и обувь одного фасона времен его молодости и заплетал волосы в косу с лентой по давно ушедшей моде.
После смерти тело «Верховного» забальзамировали и выставили в кафедральном соборе
Асунсьона для прощания с народом. Лишь через месяц в этом же соборе состоялись
торжественные похороны. Интересно, что в 1845–1854 годах храм был капитально
реконструирован, а фактически – снесен и построен заново, по новому проекту. В ходе
реконструкции саркофаг Франсии непонятным образом исчез, и сейчас никто не знает,
где покоятся останки первого великого диктатора Латинской Америки.
Источник:книга