Ожидает ли Россию «новая перестройка и девяностые»? — опубликован удивительный прогноз

Несмотря на то, что прогноз сделан не группой аналитиков, а всего лишь известным публицистом Дмитрием Ольшанским и опубликован им не на страницах академического журнала, а на своей личной страничке в социальной сети Facebook, вдумчивого читателя поразит глубина философских интуиций этого автора.

«Противники перемен — сроднившиеся с той мирной скукой, что прочно установилась с началом столетия, — видят будущее как катастрофу.

Они ждут, что им на голову — в результате то ли революции, то ли переворота, а то и просто поколенческой смены — упадут все возможные несчастья: яростные феминистки, обвязанные взрывчаткой воины джихада, антирусские сепаратисты, нехорошо поглядывающие на памятники имперским Лермонтовым и Ермоловым, вынужденно притихшие соседи, у которых с Россией давние счёты, либеральные нарциссы, ничего не забывшие и ничему не научившиеся со времён падения Феликса на Лубянке, агрессивные от безнаказанности гастарбайтеры, провинциально-бандитские батьки и паханы, наконец, всякая мелкая шваль и подворотенное хулиганьё, выходящее на простор, когда начальство ушло.

Иными словами, на взгляд угрюмого консерватора наши грядущие перспективы в двадцатых-тридцатых годах приближаются к словам классика из „Речи о пролитом молоке“:
Иначе — верх возьмут телепаты,
буддисты, спириты, препараты,
фрейдисты, неврологи, психопаты.
Кайф, состояние эйфории,
диктовать нам будет свои законы.
Наркоманы прицепят себе погоны.
Шприц повесят вместо иконы
Спасителя и Святой Марии.

Время неумолимо: если мы долго живём без больших новостей, медленно и тихо, то, значит, впереди великие потрясения. Как бы они не снесли нам голову и не разорвали Россию.

Моя скромная задача — слегка утешить товарищей-пессимистов, да и себя среди них.

Во-первых, фундаментальная проблема новой Смуты в России состоит в том, что нет у нас сейчас той мечты, которую можно было бы удачно продать русскому народу, чтобы он потянулся за ней, всё сбивая на своём пути, — а потом и обмануть, как это случилось лет тридцать назад.

Те простодушные годы были прежде всего облаком фантазий о рае заграничного потребления, которого почти весь двадцатый век был лишён несчастный советский человек. Варёные джинсы и баночное пиво, видеофильмы и далёкие курорты, шальные заработки и запрещённые шедевры, — все эти манящие огоньки сверкали так пленительно ярко, что отбивали всякую охоту защищать какие-то тухлые завоевания социализма.

Теперь не то. Теперь наш народ сделался трезвым, и даже отчасти циничным. Он понимает, что никакая заграница ему не поможет, и никакие волшебники с неба не явятся, чтобы вокруг образовалась Швейцария.

И потребление — когда-то религиозно обожествляемое — сделалось для него вполне рутинным, а в тех частых случаях, когда что-то нужно, но этого не получить, — дело всегда только в деньгах. Плати — и будет, а если нечем платить, то никакие революционеры денег тебе не принесут, разве что себе любимым. Это невесёлое, но зато реалистическое знание жизни сильно отличает нас от прежней наивности. Именно оно мешает повторению фокусов из девяносто первого года.

Далее, полезно помнить о том, что долгосрочная власть никогда не составляется из принцев и принцесс радикальных учений, из королей митингов и полевых командиров разрухи. На какое-то недолгое время они могут и заполнить сцену, но довольно быстро тот самый ветер, что их принёс, начнёт сдувать и их самих, и их пугающие идеи.

В этом смысле история так называемых лихих девяностых — трагического и трагически глупого времени — даёт не только повод для грусти, но и некоторую надежду. Весь тот сектантский, гангстерский и политически радикальный мусор, что вывалился на Россию вместе с воцарением Бориса Второго, убывал с каждым годом, и уже к девяносто восьмому, всего за семь лет, исчезла вся вообще страсть к разрушению, и страна была готова к возвращению государственного порядка.

Ты ещё проживи эти семь лет, среди нищеты и стрельбы! — хочется тут же и возразить, — но не следует забывать, что это было время сильнейшего, геологического краха, а также и феноменальной, повторюсь, глупости и наивности, и будем надеяться, что этот масштаб катастрофы уже недостижим.

И сколько бы ни пела нам мировая пропаганда о диктатуре молодости, которая придёт и отправит нас в дивный новый мир матриархата, трансгендера, нескончаемых извинений за чужие травмы, миграции, джихадизации, роботизации etc., — далеко не всегда в истории берёт верх та сторона, которая ходит в ногу с сиюминутным, восторженным, газетным прогрессом.

По сетям гуляет известная запись интервью Эдуарда Лимонова из девяносто второго года, где он — среди всего тогдашнего романтического угара „свободы“ — легко и убеждённо предсказывает России те самые войны с соседями, что произошли четверть века спустя. И кто тогда его слушал? И кто оказался прав, когда сдулась пена?

Нет, судьба устраивает дело так, что даже в обстоятельствах страшного погрома и хаоса, не говоря уже о банальном дуракавалянии модных нарциссов, — приходят откуда-то совсем другие люди, попроще, пожёстче, но заодно и поумнее, и возвращают родину от сладкой мечты о том, что мы прямо сейчас догоним берлины с лондонами в их самых смелых нововведениях, а что для этого не годится, то разломаем и выкинем, — к тем устаревшим, но зато и вечным ценностям слоновьего спокойствия и слоновьего же крепкого шага.

Так что найдутся и в будущих, пока ещё университетских, а то и школьных, а то и декретных поколениях те, кто пойдут не в ногу с прогрессом, но зато в сторону Родины.

И, наконец, главное.

Россия — это большое и сложное существо. И хотя такое её устройство сказывается когда-то мучением, а когда-то удачей, несомненно одно: её невозможно утрамбовать в рамки любой импортной теории, загнать в узенькую и низенькую кабинку, отведённую ей фанатиками моды и новизны, и запереть дверь. Она не помещается. И даже если как-то загнали и заперли, то двери падают и стены трещат, и здравый смысл, исторический замысел, сам масштаб — побеждают.

Мы не ждём перемен.

Но если им суждено произойти, мы должны встретить их без раздражения и тоски, с утешительным знанием, что они — ненадолго, а что-то другое, что-то большое и сложное, но и любимое, и родное — это навсегда».

 

 

Источник: https://rusvesna.su/news/1595477239