Как Ротшильды стали самыми могущественными банкирами

После падения Наполеона банкирский дом Ротшильдов осуществил выплату Лондону, Вене и Берлину француз­ских репараций в сумме 120 млн. ф. ст., разумеется, за жирные проценты. Через их же руки потекли финан­совые средства, которые английское правительство пре­доставило Вене в качестве материальной компенсации за потери в войне против Наполеона. Поэтому в 1817 году венский императорский двор милостиво дал понять Рот­шильдам, что они заслуживают награды. Надворный совет­ник фон Ледерер, ведавший вручением императорских наград и поощрений, внес предложение пожаловать в Фолкстоне, и на рассвете 20 июня уже знал от своего курьера, что Наполеон битву под Ватерлоо проиграл. Курьер Ротшильдов на восемь часов опередил всех ос­тальных, даже курьера самого герцога Веллингтона.

А Натан Ротшильд первым делом сообщил о пораже­нии Наполеона английскому правительству, после чего отправился на фондовую биржу. Всякий средней руки банкир, имея в руках такую информацию, принялся бы на все свои деньги скупать долговые бумаги англий­ского государственного займа. Всякий, но не Натан Ротшильд! Он, наоборот, продал облигации английского государственного займа. В огромном количестве. Ни сло­ва не говоря. Просто стоял на своем привычном месте на бирже у колонны, которая с тех пор так и называет­ся — «колонна Ротшильда», и продавал, продавал… По бирже пронесся слух: «Ротшильд продает!» Значит, он что-то знает! Значит, битва при Ватерлоо проиграна?! А лондонский Ротшильд продолжал выбрасывать на фон­довый рынок все новые пакеты английских государствен­ных бумаг. И лишь затем, выждав подходящий момент, когда государственные бумаги упали до самого низкого уровня, но биржа еще не проснулась, он одним махом все, что только что продал, скупил назад. Но уже за мизерную часть их номинальной стоимости. А несколько часов спустя до биржи дошло официальное сообщение о поражении Наполеона. И цена на облигации государ­ственного займа Англии снова взвилась вверх. На недо­сягаемую высоту. Банкирский дом Ротшильдов загреб буквально бессчетную прибыль.

Фредерик Мортон, один из летописцев династии, 140 лет спустя так комментировал эти события: «Не под­дается учету, сколько замков, скаковых конюшен, кар­тин Ватто, Рембрандта заработал он для своих потомков в этот день».

После падения Наполеона банкирский дом Ротшильдов осуществил выплату Лондону, Вене и Берлину француз­ских репараций в сумме 120 млн. ф. ст., разумеется, за жирные проценты. Через их же руки потекли финан­совые средства, которые английское правительство пре­доставило Вене в качестве материальной компенсации за потери в войне против Наполеона. Поэтому в 1817 году венский императорский двор милостиво дал понять Рот­шильдам, что они заслуживают награды. Надворный совет­ник фон Ледерер, ведавший вручением императорских наград и поощрений, внес предложение пожаловать Ротшильдам табакерку из золота с бриллиантовой моно­граммой императора на крышке. В ответ Ротшильды деликатно информировали двор, что бриллиантов у них своих предостаточно, лучше уж пусть им пожалуют дворянство. Правительство охнуло, но фон Ледерер посо­ветовал императору: «Учитывая, что братья Ротшиль­ды — иудеи, определим их на самую низшую ступень дворянства». Так Ротшильды получили из Вены право писать свою фамилию с приставкой фон.

Предложили братьям представить двору и проект своего фамильного герба. Братья были люди смелые и направили в императорскую канцелярию такой проект дворянского герба, которому могли позавидовать и на­следные принцы. На этом гербе было все на свете — от орла до леопарда, от льва до пучка из пяти золотых стрел, зажатых в руке, которые символизировали едино­душие пятерых братьев. Кроме того, они запроектирова­ли вокруг герба нарисовать воинов с коронами на голо­вах и в доспехах. Перепуганная «геральдическая канце­лярия» написала министру финансов, что предлагаемый Ротшильдами проект герба нельзя утвердить, потому что, согласно законам геральдики, на гербе простых дворян не положено изображать ни короны, ни льва, ни орла. Затем чиновники канцелярии взялись за перья и исчерка­ли новый герб, изготовленный по заказу Ротшильдов за такие большие деньги.

Немногим позднее, 23 сентября 1822 г., банкирский дом Ротшильдов предоставил Меттерниху личный заем в 900 тыс. золотых флоринов сроком на семь лет под очень льготные проценты. И сразу, через какие-то пять дней, императорским указом все пять братьев Ротшиль­дов были возведены в ранг баронов, а бюрократы из «геральдической канцелярии», скрежеща зубами, позво­лили изобразить на гербе все, что Ротшильды ранее изобразили на своем проекте герба: и орла, и льва, и боевой шлем.

Так что и по сей день герб, полученный милостью Меттерниха, красуется на бумаге для личной переписки членов банкирского дома Ротшильдов.

В Лондоне же в первые десятилетия после падения Наполеона и на многие поколения вперед интересы английского государства тесно переплелись с интересами Ротшильдов. (Банк Англии и ныне часть своих операций с золотом осуществляет через банкирский дом Ротшиль­дов. В лондонском офисе госбанка на третьем этаже представители пяти крупнейших банкирских домов, в том числе и представитель банка Ротшильдов. Они-то и определяют на каждый день курс золота на англий­ской бирже.)

Один из братьев Ротшильдов — Джеймс, обосновавший­ся во Франции, главный герой трюка с контрабандой золота для Веллингтона, теперь занимал пост генераль­ного консула Австрийской империи в Париже. В 1828 году он купил изумительный по красоте и богатству дворец министра полиции Наполеона Фуше на улице Лаффит. (Когда у него спросили, почему он выбрал именно этот дворец, Джеймс Ротшильд отвечал: «Потому что этот самый Фуше вынюхивал мои следы в деле Веллингтона и чуть даже не арестовал».) И по сей день этот дворец — верховная ставка Ротшильдов во Франции.

Поэт Гейне несколько раз бывал гостем в доме на улице Лаффит, но его свободолюбивый нрав не очень-то сносил всеобщее коленопреклонение перед золотым тель­цом, и Гейне писал: «Наблюдал, как кланяются и уни­жаются перед ним люди. Изгибают свои позвоночники, как не смог бы ни один самый выдающийся акробат. Моисей, очутившись на святой земле, снял обувь. И я уверен, что эти деловые агенты тоже побежали бы во дворец босыми, если бы не побоялись, что запах их ног будет неугоден барону… Сегодня я видел, как один разодетый в золотую ливрею лакей шел с баронским ночным горшком по коридору. Какой-то биржевой спе­кулянт в это время стоял в коридоре. Перед столь важ­ным сосудом сим он даже снял шляпу. Я запомнил имя этого человека, потому что со временем он непременно станет миллионером…»

Гейне не склонился перед золотым тельцом. Однажды Джеймс Ротшильд устраивал званый ужин для несколь­ких своих приятелей, тоже банкиров. После ужина он пригласил на кофе и коньяк и Гейне — наверняка для того, чтобы тот блеском своего остроумия развлекал банкиров. Но поэт вернул приглашение с такой припис­кой: «Милый господин барон, я имею обыкновение пить кофе после ужина там, где я поужинал…»

Ну, а Вена была, разумеется, особым случаем, учиты­вая, что здесь Ротшильды сталкивались с более строгими антиеврейскими законами и распоряжениями, чем в Анг­лии или Франции. Евреям в Австрии не разрешалось иметь земельных владений, занимать государственные должности или выполнять политические поручения.

Засилье австрийской полиции было настолько сильным, что Ротшильды во избежание возможных неприятностей даже не пытались направить своего представителя на знаменитый Венский конгресс, созванный союзниками для обсуждения вопросов, связанных с победой над Наполеоном. В Лондоне и в Париже они уже были «королями», а в Вене еще не смели даже приблизиться к простому министру.

И все же и венские Ротшильды тоже пробились через сети бюрократических рогаток австрийской монар­хии, нашли путь к всесильному Меттерниху и к украшенному короной и орлами баронскому гербу.

По поручению братьев Ротшильдов Соломон Рот­шильд приехал в 1819 году в Вену. Ввиду «ограничи­тельного закона» он не мог владеть здесь собственным домом и потому для начала снял комнату в гостинице «Римский император». Первым делом он организовал для австрийского правительства государственный заем в 50 млн. флоринов. Заем этот с Ротшильдом в качестве гаранта имел колоссальный успех, сам его инициатор заработал на нем 6 млн. Несколько миллионов заработал и венский двор. После этого государственного займа Соломон Ротшильд стал арендовать в «Римском импера­торе» уже целый этаж, затем — через несколько меся­цев — еще один и так далее, пока наконец к нему не перешла в аренду вся гостиница. Хотя юридически быть домовладельцем он по-прежнему не имел права.

За успехом государственного займа последовало лов­кое управление субсидиями, которые давали Вене англий­ские банкиры. И наконец Ротшильд «провертывает» еще одно довольно деликатное «фамильное дело». Героиней этой истории явилась Мария-Луиза, дочь австрийского императора, отвергнутая жена Наполеона I. Венский конгресс признал Марию-Луизу «жертвой Наполеона» и подарил покинутой мужем австрийской принцессе Пармское герцогство, а Меттерних — аристократического воз­любленного в лице придворного фон Нейпперга. Вскоре принцесса сочеталась тайным браком с Нейппергом, настолько тайным, что детей от этого брака долгое время даже не регистрировали. Тем не менее дети были все же внуками австрийского императора, и потому Меттерних поручил Соломону Ротшильду потихоньку продать часть Пармского герцогства, а затем во что-нибудь повыгоднее вложить деньги, чтобы у внебрачных внуков понемногу образовалось хорошенькое наследство.

Ротшильд выполнил и это поручение, и с этого дня он уже совместно с Меттернихом, на правах его союзника, управлял Австрией. Ну, а отсюда оставался всего лишь один шаг до вышеупомянутого золотого займа в 900 тыс. флоринов и до украшенного короной, орлом и львом баронского герба.

В 1835 году умер император Франц, и Меттерних, боясь, как бы паника на бирже не потрясла самые основы австрийской экономики и его личные позиции, снова обратился за помощью к Соломону Ротшильду. И тот вместе со своим парижским братцем Джеймсом Ротшильдом сделал во всеуслышание официальное пред­ложение: если кто-то хотел бы продать облигации ав­стрийского государственного займа, банкирские дома венских и парижских Ротшильдов готовы за любую, самую высокую цену их приобрести. Европейские биржи успокоились. Ротшильд еще раз оказал помощь пережи­вавшему временные трудности Меттерниху. (Вот не­сколько строк из письма австрийского посла в Париже Меттерниху: «Должен признаться Вам, господин Канц­лер, что в результате потрясающе сильного влияния банкирского дома Ротшильда была задушена в зароды­ше финансовая паника, которая уже начала было овла­девать некоторыми нервными вкладчиками».) Вместе, плечом к плечу, Меттерних и Ротшильд стояли и в революционной буре 1848 года. (Меттерних писал тогда Соломону Ротшильду: «Если меня заберет черт, он ута­щит с собой и Вас».)

13 марта вечером черт явился «забирать» Меттерниха: революционная толпа публично жгла его портреты на венских улицах. Двадцатью часами позже Меттерних спасся бегством во Франкфурт. Здесь он положил в карман тысячу золотых флоринов, которые ему презен­товал австрийский Ротшильд с помощью чека, выписан­ного на банкирский дом Ротшильдов во Франкфурте. А через несколько месяцев и в апартаменты Ротшильда в гостинице «Римский император» тоже вломилась разъ­яренная толпа, и Ротшильд также — по крайней мере на время — сбежал во Франкфурт.

Он был «абсолютным банкиром абсолютного канцле­ра», символом гнета династии Габсбургов. Ну, а такие связи исключительно прочны. Ныне живущий потомок легендарного канцлера Меттерниха князь Меттерних каждый год посылает в Париж барону Эли Ротшильду ящик рейнского вина, а тот, в свою очередь, отвечает ему ящиком «Шато Лаффит» из погребов известных всему миру виноградников. И путешествует не только вино. Западные журналы в рубрике «Общественная хроника» каждый год отмечают, что члены семей Рот­шильда и Меттерниха посещают друг друга в их семей­ных замках.

В Риме в 1832 году появился даже едкий памфлет, который распространяли на улицах города. Текст его гласил: «Ротшильд только что поцеловал руку папы, а, прощаясь, самым утонченным образом выразил удовлет­ворение деяниями наместника Святого Петра на земле. Не башмак Святейшего отца получил Ротшильд для поцелуя, а целый мизинец на руке, чтобы толстосуму не нужно было слишком низко склоняться в поклоне».

Злому памфлету предшествовало такое событие: четвертый (итальянский) из братьев Ротшильдов, Карл, в то время был еще владельцем крупнейшего банкирско­го дома в Неаполе. Через своих братьев Карл убедил Меттерниха, что австрийцы должны вывести свои войска из Неаполитанского королевства. Карл Ротшильд дал деньги тосканскому герцогу, чтобы осушить гигантские болота. Он же предоставил папе римскому заем для модернизации сельского хозяйства в его владениях. А папа Георгий XVI, приняв заем, не только дал воз­можность Ротшильду избежать слишком глубокого по­клона, но и пожаловал итальянскому Ротшильду Боль­шой крест ордена Святого Георгия.

В Германии, между тем, главой династии считали пятого из братьев — Амшеля Ротшильда. Он был глаша­таем всего клана и обращался к правителям европейских стран за орденами и должностями консулов. Франкфурт­ский дом согласовывал всю международную стратегию династии. Не было ни одного капиталовложения на землях между Рейном и Дунаем, к которому не прило­жил бы руку Амшель. Сотни немецких заводов, желез­ных дорог и шоссе в проектах родились сначала в комнатах франкфуртского дома Ротшильдов. А в саду этого дома уже давно был частым избранным гостем молодой пруссак, которому впоследствии суждено было стать канцлером Германской империи, — Отто фон Бис­марк. В 1851 году, когда Пруссия послала Бисмарка своим представителем на всегерманскую конференцию, Амшель стал казначеем «федерации германских госу­дарств», и это (как пишет один из его биографов Мар­кус Эли Раваж в книге «Пять человек из Франкфурта»)

означало в известном смысле, что он стал министром финансов позднее родившейся из «федерации» Герман­ской империи.

Из Франкфурта направлялась и династическая «поли­тика браков» клана Ротшильдов. Согласно «конституции клана», сыновья из дома Ротшильдов должны были же­ниться на девицах из отдаленных ветвей Ротшильдов же, а девушки из дома Ротшильдов должны были по воз­можности выходить замуж за аристократов. В Лондоне дочь Натана Ротшильда стала женой лорда Саутгемптона. Одна его племянница, тоже из дома французских Ротшильдов, — супругой графа Розбери. Позднее ее муж стал премьер-министром Британской империи. Девушка из дома неаполитанских Ротшильдов вышла замуж за герцога де Грамона, а ее сестра — за герцога Ваграмского.

Третий брачный закон дома Ротшильдов предписы­вал: все свадьбы должны были играться во франкфуртском доме. И аристократы, бравшие в жены девиц из дома Ротшильдов, вынуждены были подчиняться этим неудобным правилам. Роскошные кареты, как правило, не умещались на узких улочках еврейского гетто, и гости пешком плелись по булыжным улицам, а шлейфы дам мели пыльную мостовую. Этот закон оставался в силе вплоть до того самого времени, когда Амшель Рот­шильд умер в возрасте 80 лет.

В том, что история дома Ротшильдов так переплелась с историей Европы в ее важнейших поворотах, огромную роль играло умение Ротшильдов быстро собирать инфор­мацию. А если надо — и распространять дезинформацию. Лучше всего это демонстрирует пример с курьером, сообщившим об исходе битвы при Ватерлоо.

В феврале 1820 года Ротшильды первыми узнали, что перед зданием парижской оперы был убит един­ственный наследник французского короля Людови­ка XVIII. С ним вместе умерли надежды Бурбонов возвратиться на трон. Гонцы Джеймса Ротшильда пер­выми примчались в Лондон, Вену, Франкфурт и Неаполь, и Ротшильды смогли с пользой для себя разыграть на биржах крах престолонаследия Бурбонов еще до того, как правительство или конкуренты Ротшильдов получили сведения о происшедшем.

Десять лет спустя парижские Ротшильды с помощью специально выращенных почтовых голубей быстрее всех сообщили своим братьям — владельцам банковских домов в разных странах известие о начале Июльской революции во Франции. В Англии лондонский банкир­ский дом Ротшильдов узнал раньше английского прави­тельства о том, что на французский трон вступил Луи-Филипп. Крупнейшая фигура в европейской дипломатии Талейран так писал об этом в письме, которое он отпра­вил сестре Луи-Филиппа: «Ротшильды всегда на 10— 12 часов раньше королевских послов информируют анг­лийское правительство о событиях. Это происходит пото­му, что курьеры Ротшильдов пользуются специальными морскими судами, которые не имеют права перевозить никого, кроме этих курьеров, и отправляются в путе­шествие через Ла-Манш независимо от погоды».

В книге «Ротшильды: семейный портрет» историк Ф. Мортон пишет, что курьерская связь Ротшильдов была надежнее, чем у любой великой державы. Поэтому часто случалось, что послы Англии, Франции, Испании, аккредитованные в различных европейских государствах, доверяли им и свою посольскую почту. Тайная полиция Австрии докладывала канцлеру Меттерниху (а тот отме­чал для себя), что курьеры из Неаполя в Париж следуют через город Пьяченца. «Здесь находится австрийский гарнизон, и потому, — гласило полицейское донесение, — может быть, нужно попытаться уговорить курьеров, чтобы они предъявляли нам перевозимые ими письма для просмотра».

Дружба Меттерниха с Ротшильдами, разумеется, не помешала канцлеру Австрии отдать приказ об обыске курьеров, а Ротшильдам, со своей стороны, — обманы­вать канцлера. Меттерних дал указание австрийским гарнизонам в Италии: считать курьеров Ротшильда «официальными австрийскими курьерами», только если они везут письма, запечатанные императорской печатью. В других случаях все письма распечатывать и подвергать цензуре. Ротшильды на этот приказ канцлера ответили созданием второй, параллельной курьерской сети. У курь­еров этой сети не было иной задачи, как позволить себя задержать и дать проверить находившуюся при них поч­ту. На их глазах письма вскрывались, но в них, разуме­ется, содержалась дезинформация. Австрийская же по­лиция прилежно пересылала эту дезинформацию Мет­терниху.

Стоит ли удивляться после всего этого, что в 1870 го­ду Наполеон III с помощью французских и английских Ротшильдов пытался выяснить: согласно ли английское правительство оказать Франции помощь в случае нападе­ния на нее Пруссии? Лондонский Ротшильд вместе с английским премьер-министром Гладстоном появился на аудиенции у английской королевы Виктории в Виндзорском замке. После этой аудиенции английское прави­тельство приняло решение не оказывать Франции по­мощь. Так французские Ротшильды раньше, чем сам Наполеон III, узнали, что в 1870 году начнется франко-прусская война. И, разумеется, в соответствии с этим направляли свою финансовую политику.

После крушения Франции император Вильгельм I, Мольтке и Бисмарк разместили свою ставку верховного командования в одном из замков Ротшильда во Франции, в Ферри. Император обошел вокруг весь замок, сад, ко­нюшни, оранжереи и в заключение сказал: «Король такого богатства не сможет оплатить. На это способен только Ротшильд».

Источник https://taynikrus.ru/zagadki-istorii/kak-rotshildy-stali-samymi-mogushhestvennymi-bankirami/